У знакомого родника остановилась. Положила плетушку под деревом, достала бутылку. Вода в роднике чистая, можно глядеться, как в зеркало. Сама себя не узнала, ну и страхида: повязана по-старушечьи, щеки ввалились, и без того большие глаза стали еще больше.
Булькает вода, заполняя посудину, руку ломит от холода. Вдруг слышит резкое:
— Марья!..
Кто бы это мог быть? Переменила руку.
— Обожди, сейчас!
— Марья!..
Подняла голову, а на круче — немец!
— Рус Марья! Ком! Ком!.. — Автоматом показывает: дескать, иди сюда.
Думала, кто знакомый. И какого ему черта нужно, гавкает. Поднесла бутылку к губам, пьет не спеша. А сверху опять — еще более грозное:
— Шнель!..
Так и вынуждает, сатана, тащиться на гору. Забирает корзину, лезет по склону, глядя в холодные, ничего доброго не сулящие глаза оккупанта.
— Папир, папир! — Немец прищелкивает пальцами, словно денег просит. — Ферштеен?.. Кто ви ест?..
Так бы и сказал! Раскрыла корзину: вот, дескать, видишь, ходила вещи менять на продукты.
— Ко-ко?! — оживился солдат. — Яйки!..
Ишь, гляделки-то как разгорелись! А что, если его умаслить. Тут хоть полу свою отрежь, лишь бы уйти.
— Пан! — Протянула ему тройку яиц. — Это тебе!..
Забрал весь десяток, чтоб ему подавиться!
Повернулась уходить.
— Хальт, матка!
Что еще ему? Ах, забыла документы показать. Вот они!
Пока немец разглядывает бумаги, от железнодорожного полотна подходит еще один. Высокий, строгий, звездочки на петлицах, бляха на фуражке. Этот, должно быть, офицер. Только шинель на нем вроде бы не немецкая — светло-зеленая, с желтизной.
Теперь перебирают документы вдвоем, о чем-то между собой гогочут: «рус Марья» да «рус Марья». Высокий горячится, что-то доказывает. Наконец солдат свертывает бумаги, возвращает.
— Идьитье домой! — неумело произносит офицер по-русски. — До свидания!..
Подумалось: на погляд грубой, а так вроде бы ничего, не дюже вредный…
Направилась к дому по чапыжнику, логом. Вошла незамеченной в свой проулок. Хата стоит целехонька, никаких следов разбоя. Поспешила в сарай.
— Ночка, Ночка!..
В ответ — тихое, протяжное мычание. Ишь ты, признала хозяйку!
Стефановна выбегает, радостная, в слезах — измучилась, видать, за нее переживаючи. Хорошая женщина, добрая!
— А ну, подруга, держи-ка! Вот гостинец…
Соседка в нерешительности: брать ей гуся или не брать?
— Бери, бери!.. Вас трое — вам три части, а мне подкрылок отрежешь или булдыжку… Не горюй, проживем!..
