Рус Марья | страница 23
— Когда?
— Приду…
А когда придет — не говорит. И тон разговора заставляет насторожиться. С тем и ушла.
Когда придет? С чем? Неопределенность хуже всего. «Будет все в порядке!» — успокаивала себя. Но можно ли быть спокойной, когда не знаешь, что тебя ждет. В воображении всякие картины, одна страшнее другой. Нет, оставаться дома на ночь опасно. Растормошила полусонную племянницу, направилась к соседке — осторожность никогда не помешает, на хату повесила замок.
— Боюсь чтой-то, Стефановна. Прими к себе ночевать…
И на другую ночь остаться в своей хате не решилась. Обе ночи спала чутко, но ни стука, ни говора, ни шороха шагов не слышала. Днем, как и накануне, также не было ничего подозрительного; никто ее хатой не интересовался, лишь Новоселов, как договаривались, рано поутру вчера и сегодня медленно проехал на телеге.
К концу третьего дня поняла, что за ней слежки нет, осталась ночевать дома.
Часа в два ночи — резкий стук в окно. Прислушалась: может, свои. Но условного сигнала не последовало, да и не в то окно связной должен стучать. Кто-то бил в раму кулаком нетерпеливо и настойчиво. Затем прозвучала команда на чужом языке, сразу двое или трое начали ломиться в двери. Кричат: «Отворяй!», грохают прикладами.
Растерянно заметалась туда-сюда по хате, вывернула фитиль в лампе и разбудила девочку.
— Нина, меня сейчас заберут… Оденься побыстрей и встань за дверью. Когда буду открывать, тебя загорожу, а ты в это время выползай на улицу и беги домой!..
Дверь треснула под ударами кованого сапога, в глаза разведчицы ударил яркий свет, она невольно попятилась, однако, не забывая о девочке, притаившейся у ее ног, в удобный момент слегка подтолкнула ее, и та проскользнула незамеченной.
Два солдата, ввалившись в двери, угрожают автоматами, велят, чтоб подняла руки. У порога расступились, пропуская третьего. Входит капитан Крибуляк. Фуражка надвинута на глаза, губы сурово сжаты, в руке пистолет. Отрывисто отдает какие-то приказания автоматчикам. Солдаты, стукнув каблуками, уходят, он остается.
— Итак, ты арестована!
Дуло револьвера смотрит на разведчицу.
— Тебя будут пытать, и ты умрешь на медленном огне!
Боже, кому она доверилась, этому немецкому прихвостню.
— Эх ты!.. Фашистская тварь!..
Хочется как можно больнее оскорбить его, унизить. «Ты» — это вырвалось как-то само собой. Все свое презрение, всю ненависть вложила в слова. И так, наверное, красноречивы были ее глаза и жесты, что он отступил на два шага — боится, как бы она не сделала ему чего-нибудь плохого. А что она может ему сделать, кроме гневных слов у нее, к сожалению, ничего нет.