Другой пример слияния религиозного авторитета с политическим еще яснее показывает, что такого слияния еще нельзя выводить, что первый служит основанием второго. Мы имеем в виду известный исторический факт обожествления главы государства в Римской империи. Было бы весьма ошибочно заключать из факта, что власть римских императоров покоилась на религиозной основе. По своему происхождению и основанию это была власть чисто светская; ореол религиозного поклонения явился лишь позднейшим придатком к ней. Весьма характерно, что религиозное поклонение императорской власти появилось первоначально не в самом Риме, колыбели этой власти, и даже не в Италии, а в покоренных римским оружием провинциях. Французский историк Фюстель-де-Куланж, подчеркивающий этот факт, весьма ярко изображает нам его происхождение. Римское владычество внесло в провинции мир, просвещение, материальное благосостояние — все блага высшей цивилизации. Народы, подчинившиеся Риму, не могли не оценить этих благ, и подобно тому, как они обоготворяли благодетельные силы природы, они обожествили и то, в чем они видели источник благ устроенного общежития — римскую государственную власть в лице ее конкретного представителя. Религиозное поклонение власти было, таким образом, не причиной, а последствием ее существования. Позднее культ императоров был перенесен и в самый Рим. И здесь опять-таки он был не первичным элементом, лежащим в самой основе власти, а вторичным, производным явлением, вытекавшим из существования власти. Римские императоры не потому являлись императорами, что в них видели проявление божества, а, наоборот, они обоготворялись потому, что были императорами, т. е. высшими представителями государства. Это была своеобразная форма, в которую выливалось отношение граждан к идее государства.
Наконец, история тех народов, которые основали современные европейские государства, показывает нам, что власть, возникшая и существующая независимо от религиозной веры, может впоследствии приобрести религиозную санкцию, которая, быть может, укрепляет и усиливает ее, но не составляет главного ее основания. Власть остготских, вестготских, франкских, бургундских, лангобардских королей, возникшая из власти их над их германской дружиной, с одной стороны, и из власти над покоренным при помощи дружины населением римских провинций, с другой стороны, носит с самого начала чисто светский характер. Она не могла основываться на религии уже в силу различия веры в среде подчинявшегося этой власти населения. Религиозная санкция приходит к этой власти сравнительно довольно поздно, когда она успела уже вырасти и окрепнуть. Тот титул, который в настоящее время служит выражением теократической идеи, титул "Божьею милостью" первоначально не имел того смысла, который вкладывается в него позднее. Он был заимствован королями у духовенства и в устах этого последнего, в посланиях и письменных актах епископов и священников служил выражением не сверхчеловеческой гордости, а, напротив, христианского смирения. Gratia Dei episcopus (Божьей милостью епископ), gratia Dei presbyter (Божьей милостью священник) или mesericordia Dei archiepiscopus (Божьим милосердием архиепископ), — так называли себя духовные лица в начале Средних веков. Мысль, заключающаяся в этих выражениях, становится вполне ясной в более пространных формулах: etsi peccator tamen gratia Dei episcopus (хотя и грешник, но по милости Божьей епископ) quamvis indignus, tamen gratia Dei episcopus (не по достоинствам своим, но по Божьей милости епископ). Епископ и священник, называя себя таким образом, хотели лишь выразить христианскую мысль, что своим положением они обязаны не своим личным заслугам, а единственно соизволению Божию. Франкские короли, подражая духовенству, первоначально вкладывают в заимствованную ими формулу ту же мысль. Это видно из того, что, напр., в указах Карла Великого и его преемников наряду с титулом gratia Dei (Божьей милостью) мы встречаем такого рода объяснения этого титула: Honor iste (id est regnum) quem quanquam indigno dedit mini Deus (этот сан, т. е. королевская власть, который, хотя и недостойному, даровал мне Бог). Слова "Божьей милостью" приобретают иное политическое значение и начинают указывать на божественное происхождение королевской власти лишь гораздо позднее, в эпоху борьбы светской власти с духовной. Притязаниям пап, оправдывавших свои стремления к господству над королями божественным источником их власти, короли противопоставляют теократическую теорию монархической власти. Так, напр., французский король Филипп-Август, боровшийся с папой Иннокентием III, пишет в одном из писем к нему: Innocentio Dei gratia sanctae Romanae ecclesiae summo et universali pontifici, Philippus eadem gratia Francorum rex (Иннокентию Божьей милостью верховному и вселенскому епископу святой Римской церкви Филипп, тою же милостью король Франков). Здесь титул "Божьей милостью" означает независимость светской власти от духовной. Впоследствии он противопоставляется демократической теории и употребляется для обозначения независимости монархической власти от народа. В России формула "Божьей милостью" заимствована у Запада. Ранее всего ее употребляют галицкие князья. Московские государи усваивают ее в XV в. прежде всего в сношениях с литовско-польскими королями и, по всей вероятности, в подражание им.
