Покатился вдруг аптечный пузырек, и я увидел, как чуть приоткрылась дверца пожарного шкафа. Полотно ее обуглилось, кое-где рисовались вмятины, но доски выдержали.
Слава строителям, делающим шкафы из осины! За дверью в проеме между трубой и вентилем сжалась, закрыв глаза, молоденькая санитарка, худенькая и совершенно седая. Все попытки извлечь ее из переплетения трубной стали ушли без пользы. Пришлось там же и оставить — убежище вполне надежное. А чтобы избавить от шока, втер ей в кожу адреналин, выбрав из многочисленных, большей частью раздавленных ампул те, что с желтыми полосками.
Лестница опять бежала наверх, где трещал огонь, кричали десятки голосов и хлопали редкие выстрелы. Бой переместился туда совсем недавно, причем, судя по обрывкам бинтов, лопнувшему носилочному брезенту и бутылям с аргентитом, чужаки ударили внезапно. Даже труп хватуна, пучеглазый и скисший, не красил общей картины погрома — так жалко и грустно выглядело орудие убийства, крашенный под алюминий костыль с оторванной ручкой.
Подхватив несколько совершенно целых бутылок с серебряной водой, мы сделали первый шаг, как вдруг кипящий клубок упал откуда-то сверху. Он повис над залитой кровью лестницей, поливая ее синюшными лучами. Шарик был маленький и подвижный как ртуть, переливающийся в движении чем-то неподъемным, отбрасывающим тень на бока этого маленького солнца. Ни попасть в него из ружья, ни подорвать тем более. Это я знал по тем аксиомам, что вбили в мозг электрическими гвоздями лахтинские профессора.
Как бы сознавая нашу беспомощность, огненный колобок нежился в маслянистых лучах, как расшитый петухами лабазник, поймавший беспризорников на «хапке». И тогда двинул я кулаком в эту блинную харю. Наверное, от отчаяния. Слышал когда-то, будто рубил отчаянный сталевар ладонью кипящую струю. Повторил подвиг. И даже не ошпарился, а пару несмелых укусов и за боль принять было стыдно.
Чертово солнышко ударилось затылком в фасонину, сразу же прикипев к трубе. Бурные, видать, кипели в нем градусы. Чугун за секунду покраснел. За вторую расплавился, третья сделала из хлестнувшей под давлением струи кипяток, а затем пар. Нашла вода на пламень. Однако и огненный еж, получив на пряники, заметно сдал, не улыбаясь жирной улыбкой. Он как-то ссунулся внутрь себя, покрываясь розовыми бубонами, и трусливо задрожал вместо наглого искрения. Водная струя опять нащупала его и погнала к стенке добивать.
Начало хорошее.
