— Она со временем одумается, — ответила мать Джеймса.
— Со временем! И сколько его потребуется? Я хочу сказать, достаточно ли времени у нее осталось для этого? А я между тем злоупотребляю вашим гостеприимством. Вы не представляете, какое у меня чувство вины, но мне и в самом деле больше некуда деться. Я и правда не могу себе позволить снять квартиру такую, как раньше, честно, не могу на нее заработать. Я уже не могу заключать договоры, как до рождения Оливера, и уж конечно не возьму и пенни у этого мерзкого, эгоистичного скота, а не человека.
Родители Джеймса очень уставали от всего этого, но не могли себе позволить просто повернуться и уйти из комнаты. Джеймс и Розамунда — уходили, но через некоторое время Мирабель завела привычку отправляться вслед за Джеймсом в его «пещеру», усаживаться там на кровать и множить свои бесконечные, нудные, однообразные жалобы, словно он был ее ровесником.
Сначала это его немного стесняло, но потом он привык. Мирабель было около тридцати, но и он, и его сестра воспринимали ее как ровесницу родителей — как человека среднего возраста: старую, как и все, кому перевалило, скажем, за двадцать два.
Она была маленького роста, Джеймс уже перерос ее. У нее было мелкое, остренькое личико с крупными, выпуклыми темными глазами, длинные волосы она носила распущенными, как Розамунда. Файфилды были ширококостной породы, светловолосые, румяные, а Мирабель была темноволосая, очень хрупкая, с тонкими, узкими запястьями, лодыжками, кистями, ступнями. Кровных связей между ними, конечно, не было: Мирабель была внучкой родной сестры тети Джулии.
При крещении ее назвали не Мирабель, а Бренда Маргарет, но было признано, что имя, которое она себе выбрала, подходит ей больше, больше подходит ее улыбчивости и печальной задумчивости, ее облегающим платьям и длинным, легко драпирующимся муслиновым шалям. В деревне она всегда появлялась в накидке или в плаще с капюшоном, и мать Джеймса сказала даже, что не уверена, есть ли у Мирабель пальто.
Джеймса всегда подспудно влекло к ней, он сам не знал почему. Но теперь, когда он повзрослел и виделся с ней ежедневно, до него дошло то, чего он не понимал раньше. Мирабель ему нравилась, и с этим ничего было не поделать, потому что, видимо, и он очень нравился ей и потому что она льстила ему. Забавно, он слушал ее лесть и понимал, что это лесть и ничто иное, но понимание ни на йоту не уменьшало удовольствия от услышанного.
