Приговор народа | страница 19



Эта карта оказалась битой. Хваленый мировой рынок вступил в длительный, четырехлетний кризис, а темпы нашего развития были и продолжают быть сказочно огромными. Ни один из прогнозов Троцкого не оправдался. Осталась изолированная ничтожная кучка интриганов, не имеющих никаких корней ев народе, осталось дикое озлобление политических авантюристов, растущее чем дальше, тем все больше.

На пораженческих позициях Троцкий и его банда стояли еще в 1927 году, в момент нависшей над страной военной угрозы. Со свойственным Троцкому пустозвонным фразерством он выдвинул «тезис Клемансо». Главарь бандитской шайки Троцкий заявил тогда, что, подобно французскому буржуазному политику Клемансо, он не остановится в борьбе с руководством партии даже в том случае, если враг будет стоять в нескольких десятках километров от столицы.

С тех пор прошло десять лет. Выдвинутый тогда «тезис Клемансо» превратился в конкретный оговор с заместителем Гитлера Гессом, в прямую измену родине. Подпольная типография троцкистов, их связь с буржуазными интеллигентами и контрреволюционерами, попытки устроить уличную демонстрацию 7 ноября 1927 года, публикация секретных сведений за границей в грязном листке Маслова и прочие «доблести» тускнеют, отступают на задний план перед лицом новых тягчайших преступлений той же банды. Опустошенные авантюристы логикой борьбы доведены до нынешнего позорного предела.

Они предстали перед судом во всей своей омерзительной наготе, и мы увидели новое издание Смердяковых, воплощенный в плоть и кровь отвратительный образ. Смердяковы наших дней вызывают смешанное чувство негодования и гадливости. Это не только идеологи реставрации капитализма, это моральное обличье фашистствующей буржуазии, продукт ее старческого маразма, сумасшедшего беснования и гниения заживо.


«Правда» 25/I 1937 г.

Из статьи И. Лежнева

Где большей подлости есть мера

Опять клялись и предавали,
И предавали и клялись.
Опять над клятвой хохотали,
И нервно ручки потирали,
И глазки подымали ввысь.
Затем, глядя в лицо собранью,
В лицо — друзей, в глаза — родных,
Себя хлестали черной бранью
И грязью обдавали их.
За общий стол садились с нами
И в тостах славили вождей,
А под столом топтали знамя
Всемирной партии моей.
С утра, усевшись в учрежденье
В большие кресла, как свои, —
Писали речи и статьи,
Копили злобу и терпенье.
И, задержав врагов в приемной,
Шептали им с улыбкой скромной:
«Вам мистер Троцкий говорил?
— Приморье? — Да. — Он очень мил!