— Какие? — сразу же ухватился комиссар.
— Катя раздражена, да. Говорила громко, когда я открыть дверь. Она говорить: «Это слишком, это слишком! Я на мели.» Именно так, «я на мели».
Сартори некоторое время переваривал слова, процитированные шведкой.
— Не думаете ли вы, что ваша подруга говорила о деньгах?
— Деньги? Может быть!..
— Если так, то кто-то просил деньги у вашей подруги. Вам не кажется?
— Возможно.
— Мужчина?
— Может быть.
— Вы не знаете, кто бы это мог быть?
— Нет, не знаю.
Сартори исподтишка поглядывал на дальний балкон. Некоторое время его мысли были заняты «балетом» белья, развешанного для сушки.
— У вашей подруги были сбережения?
— Да, конечно. И у меня есть.
— Она их держит дома?
— Нет, в банке. Я тоже держу сбережения в банке.
— В одном и том же банке?
— Да.
— В каком?
— В Неаполитанском банке.
— На какой улице?
— Около Парламента. Да, улица Парламентская. Мы часто ходить слушать дискуссии депутатов. — Она улыбнулась. — Мы много смеяться. Все говорить, говорить, словами большими, как колеса грузовиков, а дела всегда идти плохо.
Корона записывал.
Комиссар огляделся. Мебель, разбросанные повсюду вещи не давали ему представления о личности Катерины Машинелли. В обстановке увиденных комнат не было ничего определенного.
— Позвольте мне взглянуть на вашу комнату.
— Мою комнату?
— Да. Подумайте хорошенько. Вы можете отказаться, если хотите. Ордера у меня нет.
— Прошу.
Харриет провела обоих мужчин по коридору, открыла дверь напротив двери Кати и отошла в сторону, пропуская комиссара.
Казалось, это комната подростка. Преобладало белое и розовое. Старинная деревянная кровать под балдахином, украшенным белыми кружевами, с длинными вуалями, спускающимися до ковра. Большая кукла с черными волосами выделялась у изголовья. На кресле два медвежонка и ослик из Сардинии «вели беседу» о таинственных происшествиях. Духи, «ее духи», заполняли каждый угол большой комнаты. У Сартори было впечатление, что открылась дверь на другую планету. За стеклами закрытого окна ветер забавлялся длинными, вьющимися растениями из зеленых и желтых лап. Налево от окна вся стена покрыта огромной увеличенной фотографией с видом ночного города, возможно, Стокгольма. Туалетный столик напоминал витрину парфюмерного магазина.
Харриет держала глаза опущенными, будто стыдилась показывать то, что, должно быть, считала своим интимным.
— Вам больше нечего сказать нам? — спросил Сартори.
Девушка тряхнула длинными светло-русыми волосами, давая понять, что сказала все.
