В а л я (ошеломленно). Да.
А л е ш к а. Я так и думал. Тогда еще раз взвесьте все. И если только я кажусь вам не тем человеком, который… Я уйду! Уйду из вашей жизни.
В а л я. О чем вы говорите?
А л е ш к а. О чем же мне говорить?.. Вы видели, как на заре качает головой полевая ромашка? Вы слышали, как застенчиво шумят по утрам березы? Так цветет и шумит во мне ваше имя. Пускай промчатся над вами весны, словно дикие кони в солнечных гривах…
В а л я. Что это?
А л е ш к а. Да, да! Пускай соловьи пропоют все песни над вашей головкой. Ваше имя будет все так же звенеть во мне, как первые апрельские ручьи.
В а л я. Ой!..
А л е ш к а (вдохновенно). Вы — мой апрель! Весь в улыбках и слезах, весь перемешанный со льдом и солнцем, весь в горьком запахе оттаявших рябин. Я счастлив… Я счастлив, что вы узнаете теперь, как дорог мне даже тот горький хмель разочарований, который вы прячете в глубине души… Не спорьте!.. Я давно уже понял все.
В а л я. Дайте мне воды!.. (Держится руками за голову.) Какой хмель? Какие ромашки?
А л е ш к а (подает ей стакан с водой). Если бы вам понадобилась не вода, а моя кровь — капля за каплей!!. (Искренне, широко.) Я люблю вас! Но если Миша больше достоин, я уйду из вашей жизни. Пусть это будет мой первый настоящий подвиг.
Входит А н а с т а с и я И в а н о в н а.
Валя совершенно удручена всем, что ей довелось услышать.
В а л я. Ой, мне плохо!.. Тетя! Идите же скорее сюда! Послушайте, что он говорит! Миша, оказывается, удрал из дома, приревновав меня к Вронскому.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Какая потрясающая глупость! Не ожидала от Миши.
В а л я. Вы подумайте только! Он и Вронскому заморочил голову. Ну разве можно было все это принимать всерьез?
А л е ш к а. Почему же меня нельзя принимать всерьез?
В а л я. Да потому что смешно! Это же смешно?!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Гомерически смешно. Я сейчас же позвоню в молодежное общежитие. Больше удрать Мише некуда. (Быстро уходит из комнаты.)
За кулисами слышен ее голос: она говорит по телефону.
В а л я. До чего надо дойти, чтобы вообразить, будто я могу видеть в вас мужчину?!
Алешка совершенно раздавлен. От стыда и унижения лицо его стало помятым и жалким.
А л е ш к а. Я любил вас. Я же ничего не просил, ничего… Я хотел честно…
В а л я. Я отношусь к вам совсем по-другому, поймите!
А л е ш к а. Не надо жалеть. Если Вронского нельзя полюбить, тем более не надо его жалеть.
В а л я. Здесь недоразумение.
А л е ш к а
