Г л у ш к о в (аккуратно прячет заявление Спасовского в карман). Не уверен, Виктор Станиславыч. Не уверен, что такого человека можно оставлять при Вселенной. Руководству, само собой, виднее. Но я лично…
С п а с о в с к и й. Неужели вы думаете, что бутерброд, который вы прессуете сейчас на моих глазах, может прельстить хоть кого-то?
Г л у ш к о в. Обязательно может. И вы сами знаете, кого. Личико-то побелело. (Шепотом.) Личико-то ваше, — полюбуйтесь!
Протягивает ему зеркальце. Спасовский зеркальце не берет. Тогда Глушков начинает играть зеркальцем, пуская зайчики по лицу и по плечам Спасовского.
На все надо знать крючок, Виктор Станиславыч. Как учит нас мировая классика, для каждого случая есть крючок, которым, ежели приладиться, из любого Спинозы можно вытащить преступный элемент, паче того — убийцу. Чистобрюхих нету, окромя временно исполняющих. Все прочие — болтаемся на крючке добровольного признания.
С п а с о в с к и й (восхищен). Такой вот начитанный людоед, милее отца родного, вырастает вдруг из-под земли. И нечем крыть. Остается крикнуть: ура! Спасибо тебе, дорогой пожиратель моей потрепанной печени!
Г л у ш к о в. Ага, разобрались? (Показывает ладонь.) Вот вы где у меня, со всеми вашими зодиаками! (Вдруг сморщился, словно от нестерпимой боли, с надрывом.) Что же вы со мной делаете? Когда же вы взвоете? Когда ударите меня своим телевидером по потной моей, изуверской роже? Когда же я лягаться-то вас научу?
С п а с о в с к и й. О чем вы?
Г л у ш к о в. Нарочно! Нарочно я все это подстроил, желая показать вам меру вашей беззащитности!
С п а с о в с к и й. Стало быть, угроза взрыва?..
Г л у ш к о в. Не было ничего! И не могло быть. Все выдумал.
Пауза.
С п а с о в с к и й. А вы артист, Помидорыч, большой артист! Теперь понять бы, чего вы добиваетесь?!
Г л у ш к о в. Быть полезным. Способствовать делу. Заслонить от суеты. Пробудить гений… Единственно ради этого, и ничего окромя!
С п а с о в с к и й. Шутник, шутник!
Г л у ш к о в. Да разве я вас?.. Не мерзавец же и не дурак. Да я не то чтобы предать, — мечтаю: взрыв какой-нибудь, а я вас грудью заслонил. Ценили бы!.. Потому и обидно за вас. Обещали: через мою голову никаких одолжений. А получилось: кому не лень веревки из вас вьют. Тот же Мостальский. Позор!.. Что молчите?.. (С удивлением замечает, что Спасовский задремал. Лицо Глушкова становится растроганным. Он бережно поправляет сползший на пол халат Спасовского.) Ишь ты! Вот тебе и на…
