Валентина приняла осторожность господина де Лансака за молчаливое согласие и, успокоившись на сей счет, обратилась помыслами к грозе, которая неминуемо должна была разразиться при встрече с матерью.
Накануне вечером пронырливый и подлый лакей, уже распустивший слухи о появлении Луизы, вошел в спальню графини якобы за тем, чтобы подать ей лимонад, и между ними состоялась следующая беседа.
— Мадам велели мне вчера навести справки о…
— Довольно. Никогда не произносите при мне этого имени. Удалось вам что-нибудь узнать?
— Да, мадам, думаю, что я на верном пути.
— Тогда говорите.
— Не осмелюсь утверждать, мадам, что все так и есть, как я предполагаю. Но одно мне известно: на ферме Гранжнев около трех недель проживает женщина, которую дядюшка Лери выдает за свою племянницу и которая, по-моему, и есть та, кого мы ищем.
— А вы ее видели?
— Нет, мадам. Впрочем, я не знаю мадемуазель… и никто здесь тоже не знает.
— А что говорят крестьяне?
— Кто говорит, что это действительно родственница Лери, недаром же, по их словам, одевается она не как барышня, да и живет у них в комнатке для прислуги. Они полагают, будь это мадемуазель… ее на ферме иначе бы приняли. Мадам знает, как Лери ей преданы.
— Совершенно верно. Тетушка Лери была ее нянькой еще в те времена, когда рада была заработать себе на пропитание. Но что говорят другие? Как случилось, что никто из здешних жителей не может с уверенностью сказать, она это или нет, хотя все ее знали раньше?
— Во-первых, мало кто видел ее в Гранжневе, там место глухое. Да она почти и не выходит из дому, а если выходит, то накидывает плащ, потому что, говорят, она больна. Те, что с ней встречались, не успели ее как следует разглядеть и уверяют, что, дескать, пятнадцать лет назад видели пухленькую да румяную барышню, а вот эта худая и бледная. Такие вещи выяснить трудно, тут надо действовать умело и настойчиво.
— Я дам вам сто франков, Жозеф, если вы возьметесь за это дело.
— Достаточно одного приказания мадам, — ответил лакей лицемерно-смиренным тоном. — Но пусть мадам не посетует, если я не добьюсь успеха так быстро, как бы ей хотелось; ведь здешние крестьяне — народ лукавый, недоверчивый, а главное, до того зловредный, что забывают свои старинные обязанности и рады до смерти поступить наперекор вашей воле…
— Знаю, что они меня не любят, и лишь радуюсь этому. Ненависть этих людей меня не тревожит, напротив, только делает мне честь. Но разве мэр не велел привести к себе эту незнакомку и не расспросил ее?
