Ей действительно было стыдно, так как она опять ловила взгляды посетителей.
– Может и лучше, да вот только сидеть я должен возле вас. – Бурчал Свирид. – И дёготь это ваш пить, даже не зная почём его хлебаю.
– Успокойтесь, я вас угощаю. – Сказал красавица.
– Да не надо меня угощать. Я вам не дармоед какой-нибудь, и вы мне не мамаша.
– Будь я на три, четыре года постарше, то и могла бы быть вашей маман. – Примирительно говорила Ракель Самуиловна.
– Да никогда бы вы не смогли быть моей мамашей.
– Да, и почему же?
– Да потому, что моя мамаша трудовая крестьянка, всю жизнь не разгибалась, то в поле, то огороде, то в коровнике. – Говорил Свирид, словно упрекал. – Четыре голода пережила и семь детей на ноги поставила. А вы…
Он замолчал.
– Ну? И что я..? – Ракель Самуиловна в оду секунду вдруг стала бледна и холодна. – Ну, говорите, что я..? Что вы замолчали, товарищ Свирид? Боитесь сказать?
– Да ничего я не боюсь.
– Ну, так договаривайте! Давайте! Так кто я?
– И договорю. Скажу кто вы! Если нужно будет. – Обещал Свирид.
– Так давайте! Нужно! Говорите! Ну!
– Вы публичная женщина, вот вы кто! И это ещё полбеды.
– Да? – У товарища Незабудки раздувались ноздри. И кофе она уже не хотела. – А в тогда чём вся беда?
– А в том, что вы распутная женщина.
– Распутная? – Едва сдерживалась красавица. – Ах, распутная.
– Да, распутная. – Настаивал Тыжных.
– А вы прямо всё знаете, да?
– Да уж знаю о вас кое-что. Авось не дурак, товарища Маркса почитываю.
– Ах, почитываете? И что же пишет обо мне товарищ Маркс?
– А товарищ Маркс пишет, что пролетариат идёт горбатить на буржуя от нищеты, а женщины от нищеты и бесправия идут на панель. А вы, товарищ Катя, уж никак не от нищеты пошли в публичные женщины. Вы жизни сладкой ищите, и половых наслаждений.
– Половых наслаждений? – Ракель Самуиловна говорила это тихо, но только потому, что все силы её уходили на то, чтобы сдержаться и не вцепится ногтями в его наглую, конопатую морду. И самым обидным было то, что ей нечего было ему ответить. Она думала, думала. Потом несколько раз вздохнула глубоко и сказала почти спокойно. – А ну пошёл вон отсюда, моралист деревенский.
– Чего? – Не расслышал Свирид.
– Пошёл вон, я сказала. Вон отсюда. – Говорила товарищ Незабудка, но так, чтобы не привлекать излишнего внимания. Почти шёпотом. Скорее даже шипела. И красными пятнами шла от бешенства.
Но усилия её были тщетны. Все, кто был в булочной, только делали вид, что пьют кофе, а не прислушиваются к их разговору.
