Джеремия оглянулся, не понимая.
— Да ты должен помнить! Этот, Мал… Малахиас! У меня есть к нему разговор.
Саймон достиг толпы, в которой, как ему казалось, он и заметил острое лицо шпиона. Тут были в основном женщины и дети, но среди них стояли несколько согнутых и высохших как старые деревья мужчин постарше. Все эти люди окружали молодую женщину, скорчившуюся у входа в полуразрушенную хибарку, упиравшуюся прямо в камень огромной внешней стены замка. Она держала на коленях крошечное бледное тельце ребенка и, рыдая, раскачивалась из стороны в сторону. Малахиаса нигде не было видно.
Саймон посмотрел на окружающие его бесчувственные, осунувшиеся лица и перевел взгляд вниз, на плачущую женщину.
— Ребенок болен? — спросил он. — Я ученик доктора Моргенса. Я могу позвать его.
Какая-то старуха повернулась к нему. Глаза ее, окруженные сетью грязных морщин, напоминали темные жестокие глаза птицы.
— Уходи от нас, человек из замка, — она с омерзением плюнула в грязь. — Королевский прислужник. Убирайся!
— Но я же хотел помочь… — проговорил Саймон, но в эту секунду чья-то сильная рука схватила его за локоть.
— Делай, что тебе говорят, парень. — Это был крепкий старик с всклокоченной бородой, лицо его не казалось жестоким. — Здесь тебе нечего делать. Люди очень рассержены, ребенок мертв. Ступай себе. — Старик спокойно, но твердо подтолкнул Саймона.
Когда Саймон вернулся, Джеремия стоял на том же самом месте. Его лицо в мерцающем свете костров было расстроенным и унылым.
— Пойдем отсюда, Саймон, — захныкал он. — Мне не нравится здесь, особенно после захода солнца.
— Они смотрели на меня так, как будто ненавидят… — пробормотал озадаченный и расстроенный Саймон. Но Джеремия уже торопился к замку.
Факелы не горели, но странный длинный зал был залит туманным светом. Во всем Хейхолте не было видно ни души, но в каждом коридоре раздавались звуки веселых, смеющихся или поющих голосов.
Саймон шел от одной комнаты к другой, открывая двери и раздвигая занавеси, но не мог найти ни одного человека. Голоса просто издевались над ним, то усиливаясь, то становясь еле слышными, распевая и переговариваясь на сотнях языков, ни один из которых не был знаком Саймону.
Наконец он остановился перед дверью тронного зала. Голоса звучали теперь еще громче, и Саймону показалось, что они доносятся из огромного помещения. Он протянул руку — дверь не заперта. Когда он распахнул ее, голоса неожиданно смолкли, словно испуганные скрипом петель. Из зала струился таинственный свет, напоминающий пряный, мерцающий дым. Саймон переступил порог.
