Его глаза сфокусировались на мне, я пальцами показала, что надо идти. Он разлепил губы и прошептал:
— Я не могу, — его голос был тихий, хриплый, но он был. Я волоком вытащила парня из его схорона.
Надо идти. Я сама стала окончательно замерзать. Ноги становились всё более деревянными. Я осмотрела вещи, лежавшие под моими ногами, и Эрика которого я прислонила к дереву. Как же это всё тащить? Вздохнув, одела рюкзак вперёд, чтобы освободить спину, на которую я собиралась взвалить друга, а был же ещё свитер с лекарствами, который надо было нести, всё-таки хорошо, что Кара взяла его поклажу. Присев перед парнем, потянула его на спину, он слабыми руками обвил мою шею, не вставая с корточек, я схватила узел из свитера. Выпрямиться было тяжелым делом, рюкзак тянул вперёд, сползающий Эрик, назад. Кое-как встав, я поплелась вглубь леса. Смотреть вверх было тяжело, потому что как только я пыталась выпрямиться, чтобы поднять голову, мой друг тут же начинал увлекать меня назад, поэтому приходилось довольствоваться следами на снегу. Я не знала, сколько мы шли. Мороз становился слабее, сыпал снег и всё стало похоже на белую, качающуюся пелену.
Короткий зимний день заканчивался, когда я решилась остановиться. Мы вряд ли ушли далеко, но сил тащить Эрика у меня уже не было. Уронив полубесчувственное тело парня, я бросила свою поклажу. Поблагодарив судьбу за то, что часть отодранного от коробки материала собирающего световую энергию, была привязана к моему рюкзаку, я стала ставить палатку. Конечно, в сумерках собирать свет было бесполезно, солнце стремительно садилось, уступая место кромешной темноте, но я надеялась, что он позволит сохранить тепло, которое я попытаюсь создать в нашем импровизированном домике. Поставив палатку, я расстелила спальник и запихнула в него Эрика. Теперь надо развести костёр. Надрав с деревьев веток и сложив их горкой, я подожгла их прямо в недрах нашего временного обиталища. Конечно, была велика вероятность, что я сожгу всё, что у нас есть, но нам просто необходимо было согреться. хворост весело затрещали занимаясь, растапливая снег под собой, и воздух под тентом начал теплеть. Вход пришлось оставить наполовину открытым, иначе бы мы угорели от дыма, поэтому воздух нагревался медленнее, чем мог бы.
Я раздевала Эрика, растирая найденным спиртом. Все руки его были испещрены следами от уколов, а когда я стянула с него свитер, чтобы растереть живот и спину, меня накрыло жалостью к этому бедному ребёнку. Его худой, даже тощий, торс был покрыт шрамами, они были аккуратные, не такие, как у Германа, но легче от этого не становилось. Видимо последний месяц он почти не ел, все его косточки чуть ли не просвечивали через белую, до синевы, кожу. Я быстро его растёрла и снова закутала в одежду. Теперь он уже не был таким ледяным, взгляд стал более осознанным, но что меня пугало так это выступившие бисеринки пота на лбу, при том, что он весь был замёрзший.
