Я глядела на него, размышляя про себя, что этот человек видимо, сошел с ума, но все-таки, откуда здесь столько детей, может он их ворует? Что же он с ними делает? Может он один из серийных убийц, которые были пока Комитет не стал контролировать рождаемость.
— Все дети, которых ты здесь увидишь, это рождённые дети, коих, как ты помнишь, запретили пятнадцать лет назад. Когда случалось так, что природа брала верх над приказом Комитета, женщины беременели, это могли быть и молодые девочки, попавшие в омут любви, и замужние дамы. А что делать с этим побочным продуктом любви? — когда он говорил эти слова, его губы скривились в презрительной усмешке, — вот они и бросились выкидывать незаконных детей в леса, на съеденье волкам, а самые совестливые идут сюда, приносят и оставляют у ворот. А я вот, рощу их. А ещё, добрые люди, иногда привозят сюда детей уже направленных на лечение, за которыми просто не успел прийти Комитет.
Я смотрела на этого человека, не мигая, мои глаза были распахнуты так широко, что болели веки. Я не понимала, что из сказанного правда, а что ложь. Как мать может выбросить своего ребёнка? Зачем спасать ребёнка от лечения? Я не верила, что после лечения никто не возвращается в Общество.
— Не веришь мне? Что ж, твоё право. Если хочешь, можешь остаться, толковые работники нам не помешают, а можешь уйти, я здесь никого не держу, а сейчас, извини, мне надо работать. Если голодна, иди в соседний дом. Там кухня. Девочки тебя покормят, — он вышел из комнаты и направился к загону с животными, на ходу подзывая к себе кого-то из ребят.
Посидев ещё несколько минут, я встала и пошла на кухню, есть действительно хотелось. Кухней оказалось большое помещение, поделённое надвое перегородкой. Справа от перегородки стояли длинные столы с лавками, некоторые лавки были повыше, некоторые пониже, слева от перегородки были столы для приготовления пищи и несколько плит, между которыми сновали девушки всех мастей и возрастов, кроме совсем маленьких. Девушки у плит варили и обжаривали что-то, девчоночки поменьше резали, чистили и подносили кухаркам заготовки. Я нерешительно остановилась у входа.
Главной здесь, судя по тому, как лихо и жестко она раздавала указания, была девушка, лет пятнадцати, с серенькими засаленными волосами, стянутыми в жухлый хвостик и простоватым, серьёзным лицом. Лишь искоса взглянув на меня, она продолжила заниматься своим делом.
— Новенькая? — я кивнула, когда она снова на меня взглянула, похоже, весть о моём появлении, быстро разнеслась, — Инга, дай ей завтрак. Беременная? — наконец, удостоив меня вниманием, она отвлеклась от работы. Я отрицательно качнула головой, — а то смотри, у нас беременным двойные пайки, — и, всунув мне в руки тарелку с кашей, куском хлеба и ложкой без церемоний вытолкала меня на ту половину кухни, где стояли столы, — поешь посуду за собой помой.
