– Шесть ампутаций провел! – говорит Карлович. – Еще семь ран обработал. Даст бог, сохраним людям конечности. Никогда столько много не оперировал. А мне пятьдесят! – поднимает палец. – Хорош старик, а!
Довольно смеется. Пятьдесят… Я в сорок пять поймал мину. Стариком себя не ощущал, собирался выйти на пенсию и работать в медицинском центре. Уже договориться успел… Здесь другие представления о возрасте.
– А у вас, Валериан Витольдович?
– Не считал.
– Я считала, – вмешивается Леокадия. – Пять абдоминальных операций и девять торакальных.
– Сколько?!.
– Валериан Витольдович работает очень быстро. Едва успеваю ассистировать.
– А как же наркоз? На него нужно время.
– Его делали в коридоре. Я попросила Михаила Александровича помочь. Он в этом понимает.
Так это Леокадия организовала? А я удивлялся, что раненые на стол поступают подготовленными. Умница!
Говорю это вслух. Леокадия краснеет.
– А вы как думали? – улыбается Карлович. – Думаете, легко зачислить женщину в лазарет? Сколько мне наговорили! Намекали: о любовнице хлопочу. Не смущайтесь, Леокадия Григорьевна, было. Но я настоял. И вот результат. Михаил Александрович тоже молодец. Надо привлекать его к операциям, он интересовался.
Михаил Александрович, в девичестве Мойша Исраэлевич – мобилизованный дантист. Зауряд-врач. Молодой, чернявый, носатый еврей из выкрестов. Перешел в православие ради поступления в университет. Притворно, как я думаю. Для иудеев в университетах квоты, он нашел лазейку. Ушлый народ! Пусть. Анестезиолог из него хороший. Думаете легко усыпить раненого эфиром? Он же в нервном напряжении. Не дай бог, очнется на операционном столе! Болевой шок в таком случае гарантирован. У нас не очнулись.
– Ну, что, коллеги? – говорит Карлович. – Потрудимся еще? Понимаю, что устали, но нужно.
Встаем. Карлович прав. Раненые в коридорах лежат…
***
Назавтра пришли повозки и забрали раненых. Неподалеку Молодечно, а там – железнодорожная станция. Раненых везут в Минск и Могилев, где развернуты госпитали. Возможно, дальше – Россия большая. Увезли тех, кого можно, тяжелые остались. «Мои» живы. Выглядят неплохо, все в сознании. Карлович удивлен, но виду не показывает. Я тоже молчу. Зачем пенять хорошему человеку? Такого начальника, как Карлович, поискать. К подчиненным относится уважительно, другой бы орал. Видели мы… Тайком от начальника «подпитываю» прооперированных излучением, причем, всех – своих и его. Замечаю, что это дается легче, сил словно прибавилось. Это хорошо.
