Мы с Марко забрались на самый высокий вал. Луг был изрезан прямоугольниками рвов, из которых торчали головы и ритмично выбрасывалась земля. Завтра соберутся специалисты: техник из Лозницы (боюсь, как бы не пришлось тащить волоком этого пьянчугу), один семберский кузнец, знающий толк в динамо-машинах, и еще два-три механика-самоучки, которых я насобирал с бору по сосенке и которых каким-то чудом обошла мобилизация всех, кто умеет хотя бы забить гвоздь.
Мой белградский благодетель еще не узнал, кому он дал машины. Только бы их установить, а там пусть себе узнает, ежели захочет. Завтра мы приступим к бетонированию, а там — торжественный обряд монтажа! Через десять дней всякий, кто пройдет мимо, сможет вдохновенно воскликнуть:
— Машаллах[12], индустрия!
На цыпочках все удлиняющихся теней подбирается вечер, мой старый недруг. Тени ползут по лугам и полям, неспешно покрывая саваном ночи дивную игру света и красок. Я не люблю ночь. Она напоминает о смерти. Не на поле боя, где пуля в лоб или в отважное сердце — и конец. А о медленном умирании с ломотой в костях, постепенном отравлении собственными ядами. Природа, видно, для того и придумала сон, чтобы охранить людей от мрака.
Я мог бы пойти к Йованке или привести ее к себе. Но близость по принуждению только усиливает одиночество. Мне пришлось бы, как крестьянина — в пользе агротехники, убеждать себя, что я пожелал ее, и, превозмогая усталость, лгать ей, как я люблю ее мощное тело и коровье спокойствие.
Нет уж! Раз мы не собираемся заводить детей, ни к чему это. Ради лепета и невинных глаз крепыша сына я дал бы еще запереть себя в четырех стенах. Социализм, может, и не стал бы корить запоздалого отца за то, что он не ходит на собрания.
— Данила! — сказал Марко. — Говорят, ты с Йованкой…
— Врут.
— Женись, Данила, хватит в ухажерах ходить!
— Поздно, Марко.
— А как ты про меня полагаешь? Обрыдло жить бобылем. Может, найти кого?
— Ну, ежели пороху хватит…
— Найти бы бабенку посмирнее. А то не ровен час — налетишь на афежейку[13], как начнет качать права, моих и не останется.
Женщины сложили инструмент и кто в одиночку, кто парами пошли мимо нас, заканчивая начатые еще утром дискуссии. Показалась Йованка. Одна. Я окликнул ее. Хотел пошутить, чтоб как-то смягчить разрыв. Она поднялась на вал и бросила на меня хмурый взгляд.
— Чего тебе?
— Йованка, Марко невесту ищет…
Я не договорил. Она зыркнула направо, налево и, убедившись в том, что нас никто не видит, закатила мне такую пощечину, что я закачался. Спускаясь, она оглянулась и процедила сквозь зубы:
