— Провинился в чем? — спросил Марко.
— Может, он прослышал про ту пьянку? — предположил Дойчин.
— Ни в чем я не провинился! — озабоченно сказал я. — Вы сейчас прямо на автобус и дуйте в Лабудовац, ну а ежели я до завтрашнего утра не вернусь, выбирайте на мое место другого руководителя кооператива.
— Ладно, шутки в сторону! — шумнул Марко. — Что там на твоей грешной душе?
— Двадцать семь немцев, девять усташей и…
— Пошел к черту. Я дело спрашиваю.
Ровно в семь я сидел в кресле в кабинете председателя. Вокруг тишина, обложенная коврами и тяжелыми шторами. На столах ни клочка бумаги. Председатель проглотил пилюлю, запер на ключ ящик стола и сел рядом со мной за круглый стол. Я разыгрывал незыблемое спокойствие — будто пришел к товарищу председателю на чашку кофе. Но по коже подирал мороз. Не люблю я эти разговоры с глазу на глаз с более сильным противником. И хотя я не знаю за собой ничего такого, из-за чего председатель мог схватить меня за грудки, я все же цепенею и покрываюсь испариной. И на всякий случай складываю губы трубочкой, словно вот-вот начну потихоньку посвистывать.
Председатель сел и поглядел мне в глаза.
— Привет тебе от Народного банка, Данила!
Это был намек на некоторые мои махинации с долгами разным предприятиям. Но я как ни в чем не бывало простодушно улыбнулся.
— Да пошлет ему бог здоровья, товарищ председатель!
— Выпьешь стопочку, Данила?
— Спасибо, в кабинетах не пью!
— Да, в Лабудоваце куда удобнее, ордена — над головой, бутылку — перед собой, и это после того, как мы организовали тебе помощь, как больному!
— А сколько стоили ваши гостинцы и помощь? Я заплачу, — сказал я, вытаскивая бумажник.
— Кооперативными деньгами? — съязвил бледнолицый наглец.
Такого подозрения, поклепа и оскорбления я никак не ожидал! Чего-чего, но потребительских склонностей, за которые, вообще-то говоря, можно угодить за решетку, во мне нет. Не иначе, кто-то поторопился очернить меня в глазах председателя. Я чуть не разразился негодованием и ругательствами. Но сдержался, заставив себя сначала поразмыслить о новом председателе, попытаться понять его и, может быть, оправдать.
С виду хилый интеллигент, которого я одной рукой мог бы выбросить в окно или подвесить к люстре. Слышал я, что он воевал в Испании, а в сорок шестом снял полковничьи погоны и всерьез занялся экономикой. Экономика и политика были его ремеслом. Говорили о его волшебных руках — с первого прикосновения всюду воцарялся порядок.
