– Я – солдат, – покачал головой Корф. – И к мирным битвам не приспособлен. Я должен видеть и знать неприятеля в лицо, там, на поле боя, я способен искать обходные маневры, но применять свои навыки в дворцовых условиях – увольте, Ваше Величество. И доверьте мне укреплять славу русского оружия в честном бою.
– Вы сами это сказали, барон, – согласился Николай, отпуская его.
В приемной Корф, ожидавший распоряжения относительно Репнина – он лично хотел его тотчас привезти и вручить Михаилу, столкнулся с Александром. Наследник удивился, увидев его, и Владимир вынужден был рассказать ему обо всем.
– Но как же Анна? – растерялся Александр. – Мне показалось, вы решили соединить свои судьбы.
– Мне тоже так показалось, – отрешенно улыбнулся Корф. – Однако при ближайшем рассмотрении выяснились обстоятельства, воспрепятствовавшие нам... И мне остановиться на этом решении, как окончательном. Дальнейшее вам известно.
– Не понимаю! – горячо воскликнул Александр. – Мне думается, вы поторопились с выводами, барон.
– Вывод сделал не я, – признался Корф.
– Никогда не поверю, что вы не смогли победить... то есть убедить Анну, – покачал головой Александр.
– Я боец лишь на войне, а в домашних условиях атаковать неприятеля не обучен, – развел руками Корф.
– Полагаю, вы что-то не договариваете, – Александр с сомнением посмотрел на него, но барон не успел ответить – вышедший из кабинета Императора адъютант передал ему только что подписанный Николаем приказ об изменении места службы для князя Михаила Репнина. – Благодарю вас, – Корф кивнул офицеру, потом – наследнику и попрощался.
Он стремительно прошел по коридорам и, надев верхнюю одежду в вестибюле, поспешил на улицу.
Его конь, почувствовав настроение хозяина, мчал своего седока легко и целеустремленно. На повороте с главной аллеи дворца на дорогу, ведущую к тракту, рысак Владимира едва не пересекся с каретой, направлявшейся ко дворцу. На мгновение барону почудилось, что там, за стеклом в глубине кареты он увидел – нет, почувствовал – присутствие Анны, но тотчас отогнал от себя эту нелепую мысль и пришпорил коня.
До имения он добрался засветло, благо, что день уже набирал силу, оживляясь после долгой зимы, и бросился в столовую, откуда слышались голоса Лизы и Михаила. Они говорили о чем-то счастливом – непринужденно и спокойно, и от их мирной беседы у Владимира зашлось сердце. Он никогда не видел себя со стороны, а, вполне возможно, именно так выглядели их с Анной ужины в семейном духе. Но это было так давно – необратимо давно – и потому – нереально и болезненно.
