– Верят многие, кое-кто ищет. Нет, не подходит, я знаю вернувшихся, – возразил врач.
– Тех, кто не нашел?
– Угу!
В разговор вмешался Женя:
– Мы ищем Ужас – место настолько страшное, что страх непреодолим.
– Тогда надо идти в Полис. Там-то наверняка знают.
– И как?
– По верху! Кто из нас «санитар леса»? Я веду, ты нас от зверюшек охраняешь! Я же видел – мы от Трехгорки до Беговой как заговоренные шли. Никого не потеряли!
– Если вон они нам позволят, – Арсений передал бинокль Богдану.
– Кто там? – спросил Женя, которому бинокля не досталось.
– Похоже, Лагутин.
– Вдвоем или с твоими сталкерами?
– Вдвоем. У моих был приказ – в случае чего возвращаться на «1905 года». Станция не может себе позволить понапрасну терять людей.
– Лагутин мог нас и раньше нагнать.
– Думаю, он закончил следственные действия на Беговой. Потому и ушел из зоопарка, чтобы не возвращаться. Проблема не в нем. Не думаю, что он нам враг.
– А в ком?
– Там еще есть люди. Видимо, пасут нас давно, ждут, чем закончатся наши поиски. Со стороны Ваганьковского. Или не люди…
Движение от зоопарка до Арбатской превратилось в демонстрацию. Навстречу путникам то и дело вылезали из нор больные, увечные твари. Большие с величавой обреченностью ждали смерти на месте. Мелкие тыкались в ноги.
– Береги патроны! Упражняйся! – заявил Богдан и вручил опешившему Жене свой тесак.
Молчаливое удивление – вот что объединяло наблюдавших за расправами Арсения, Машу, Богдана и людей-мутантов, иногда высовывающихся из пустых окон домов мертвого города.
Многих тварей даже часто бывавший на поверхности Богдан видел впервые. Он отпускал реплики вроде: «Ого, а это кто?», но ответить ему Евгений не мог – он не знал тех, кого приходилось убивать. Тварей было так много, что Женя выбился из сил, устав махать тесаком. Тогда заботливый доктор стал советовать, куда лучше с минимальным усилием наносить «удары милосердия».
Отношение спутников парня к «кровавой бане» менялось с каждой пройденной сотней метров. Постепенно от первобытного ужаса они дошли до вялого анатомического интереса.
– Несколько таких прогулок, и к весне на поверхности Москвы звери останутся только здоровые и сильные, прям зима милосердия, – сделал вывод Богдан, протирая снегом забрызганные бурой кровью окуляры противогаза Евгения.
– Интересно, почему твой дар чистильщика не распространяется на людей? – спросила Маша.
– Мизерикордия, это называется мизерикордия, – парень удивился своей способности произнести такое длинное слово.
