Ограбление по-беларуски | страница 65
— Привет! Как тебя занесло сюда в субботу? — он был на пару лет старше Лявона, невысок, светловолос и светлоглаз, в белой футболке и широких пёстрых шортах. — Экзамен пересдаёшь?
— Да нет, просто зашёл к тебе сока попить.
Они озабоченно смотрели друг на друга. Янка был смущён тем, что его декламацию наверняка услышали, а Лявон усиленно думал над прозвучавшим словом «суббота».
— Ты уверен, что сегодня суббота? — наконец спросил Лявон.
— Конечно! Вчера была пятница и экзамен у дневников, — «дневниками» называли студентов, учащихся на дневном отделении; сам же Янка учился на заочном, одновременно работая поваром в столовой. — У меня ещё Адам Василевич завтракал, булочки с джемом и жиденький кофе, американо, как он любит. Да что случилось-то? Ты думал, что сегодня пятница, и на экзамен пришёл?
— Да нет же, на экзамене я был…
— И что, завалил?
— Завалил…
— А какие билеты попались?
Лявону не хотелось говорить об экзамене и, чтобы перевести разговор на другую тему, он выразил восхищение услышанными стихами. Янка сразу обо всём забыл и потупился. Лявон плохо разбирался в поэзии, но для поддержания разговора спросил, кто любимый поэт Янки. Выяснилось, что повар — приверженец символистов, но превыше всех ставит Рильке. А поэты вроде Есенина — его идеологические враги. Янка стал читать Лявону Рильке в своём переводе. Он читал проникновенно и с выражением, кончик его маленького круглого носа двигался в такт словам, а руки производили зачатки жестов, не успевающих оформиться. Янка в своей новой роли очень понравился Лявону, но Рильке показался ему слишком туманным. Он попросил Янку почитать ещё свои стихи, а заодно напомнил об апельсиновом соке. Оба его желания были удовлетворены сразу и со щедростью: Янка вынес ему двухлитровый пакет сока и прочёл цикл свеженаписанных сонетов, посвящённых ночным переживаниям и впечатлениям. Шорохи, тусклые отблески, принесённые лёгким ветерком запахи, глубина тёмных беззвёздных небес, безмолвный взгляд отовсюду, бессмертие, прошлое и будущее.
Янка выслушал похвалу как должное, и, помолчав, высказал убеждение, что самым важным достоинством поэзии является её возвышенность и оторванность от земной реальности, очевидной только для глаз и вовсе не объективной.