— Холодно, Алексей, — тихо говорит Рогнеда, — напрасно я не надела накидку. Пожалуй, придется вернуться домой.
— Ну, ладно, не буду…
Вдалеке показывается фон-Книппен, соборный регент Долбня, и с ними Тихий Ужас.
Тихий Ужас — маленькая женщина-врач, стриженная, разочарованная, неаккуратно одетая, с плохо вымытым веснушчатым лицом и с обкусанными ногтями на руках. Тихий Ужас читает толстые журналы, заводит политические, разговоры, следит за газетами, ходит на все лекции и концерты, была несколько раз за границей и обо всем рассказывает так подробно и умно, что один ее взгляд заставляет Алексея мрачнеть.
— Я уйду… Ну ее к бесу, опять примется расписывать про Женевское озеро и Невшательских часовщиков.
Рогнеда удерживает его:
— Подождите, Алексей, я не хочу, чтобы вы уходили.
Он со вздохом опускается обратно на скамью.
— Б-ба! б-ба! б-ба! — гудит Долбня, здоровенный детина, рыкающий, как лев в пустыне. — Мое почтение.
Он до боли пожимает руку Алексея, а Рогнеде отвешивает глубокий поклон. У этого кротчайшего человека облик нескладный и звероподобный — рыжая кудлатая грива до плеч, огромный беззубый рот, широкие желтые глаза и окладистая рыжая борода. Говорит афоризмами:
— В природе все окисляется, вот и мы с вами окислились.
— Женщины — это мозговые предрассудки.
— Любовь, подобно гуммиарабику, склеивает, засыхая.
Фон-Книппен не таков. Лицом суховат, лошадиная челюсть, взглядом надменен, очень следит за своею наружностью, черные усики закручены кверху, всегда тщательно выбрит и сильно надушен. Любит рассказывать анекдоты и балагурить.
— Гутэн абэнд, фрейлин Рогнеда!.. Алексей Ильич!
— Здравствуйте!
— А я, господа, новенький анекдот раздобыл. Чудесия! Рассказать? Сейчас вот им рассказывал.
— Не выношу! — хмурится Алексей.
Фон-Книппен брякает шпорами.
— Да его, Алексей Ильич, выносить и не надо, ибо он не окурок, а я не пепельница. Я — поручик фон-Книппен… Что это вас нигде не видать, Рогнеда Владиславовна, я уж было подумывал, что вы втихомолочку изобрели аэроплан, да и улетели из прекрасных здешних мест.
Долбня гудит:
— Женщина, как и человек, бескрылое насекомое.
Тихий Ужас негодует:
— Напрасно вы думаете, Долбня, что выражаетесь остроумно, все эти ваши шуточки о женщине и человеке очень плоски. Теперь, когда на Западе с суфражистками считаются, как с реальной силой, подобные остроты являются профанацией, выношенной в веках идеи.
Долбня гневается:
— А п-позвольте мне, Елена Семеновна, сморкаться и смеяться тогда, когда мне захочется.
