4. Я хочу домой.
Когда я жму на «удалить», Роза дергает меня за рукав толстовки.
– Чем занимаешься, Че?
Она задает мне этот вопрос с тех пор, как научилась говорить.
– А ты чем занимаешься, Роза?
Я так отвечаю всегда, когда она спрашивает. Не думаю, что она видела мой список.
– Отвлекаю тебя. Что ты делаешь?
– Чищу корзину, – говорю я и навсегда удаляю файл из корзины. Теперь я дважды стер свой список. – А что ты будешь делать, когда перестанешь меня отвлекать?
Роза хихикает:
– Я никогда не перестану тебя отвлекать.
Едва научившись передвигаться, Роза принялась меня преследовать. До этого она следила за мной глазами и вот наконец стала ползать, неловко поднимая кверху попу, а потом освоила и движения, в которых узнавалась ходьба. От этого у меня щемило сердце. Я оборачивался и тут же видел ее: она не сводила с меня глаз. Я брал ее на руки и держал, вдыхал ее нежный, младенческий запах, прижимался носом к ее затылку, ощущал, какая у нее тонкая кожа, как быстро колотится ее сердечко, и любовь переполняла меня настолько, что я забывал все на свете.
Я и до того держал на руках младенцев. И у Салли, и у Дэвида есть братья и сестры. Все их дети младше меня. Они тоже пахли очень приятно. Но не как Роза. Я смотрел ей в глаза и думал, смогу ли полюбить кого‐то еще так же сильно. Роза, не моргая, разглядывала меня. Как и положено младенцу, она изучала меня, изучала нас всех, училась быть человеком.
В отличие от большинства людей, училась она с большим трудом. Роза осваивала все медленнее, чем наши кузены. Все, кроме того, что заложено природой. Ползать и ходить она научилась тогда же, когда и другие дети. Гораздо медленнее она училась улыбаться, смеяться, обниматься, целоваться, плакать, указывать пальцем. Роза с трудом постигала то, что люди делают, общаясь друг с другом, реагируя друг на друга. Она стала тянуть вверх руки, чтобы ее подняли, лишь спустя месяцы после того, как этому научились двоюродные братья и сестры. Но однажды поняв, что нас можно использовать как такси, она стала беспрерывно проситься на ручки.
Всякий раз, как она тянулась ко мне, сердце словно выпрыгивало у меня из груди. Она была такой нежной, несамостоятельной, такой крошечной. Меня не надо было просить. Я всегда хотел ее защищать.
В первые два года жизни она почти не плакала. Порезы, синяки и болезни ее скорее интересовали, чем расстраивали. Многие младенцы плачут, когда плачет кто‐то другой, особенно если это другой младенец. Но Роза не плакала. Отсутствие плача беспокоило родоков больше, чем что‐либо. Так что Роза начала плакать. Она видела, как это делают кузены и кузины, и стала повторять за ними. Сначала выходило неубедительно. Она издавала странные, сдавленные звуки и быстро-быстро моргала, чтобы из глаз потекли слезы. Но Салли и Дэвид покупались и на это, а вскоре она уже научилась выдавать настоящие слезы. Эти ее слезы были такими же неискренними, какими потом стали ее слова.
