- Но постой, постой! - сказал главный. - Тут что-то не то... Вероятно, ты сошел с ума. Да ты знаешь, какой у тебя густой звук? Белый медведь позавидует.
- Вот пусть белый медведь и поет! - ответил я. - Чтобы петь, мало обертонов, хорошего дыхания и идеального резонатора. Нужно еще что-то...
- Но что же? - спросил растерянный главный. - Если поют не голосом, то чем же?
- Ну, не знаю... нужна душа, сердце. Ты слышал строфы Нерона в исполнении Карузо?
- Слышал, - ответил главный, не понимая, к чему я клоню. Естественно, в записи.
- Так вот, прослушав Карузо, я вдруг узнал о Нероне много больше, чем из всех учебников истории. Нерон был выдающимся певцом, обогнавшим время. Над ним смеялись, а он пел так, как никто до него не умел и не сумеет. Его не поняли. Отсюда и озлобление, жестокость... Все это объяснил мне Карузо, а не учебник и не лектор с глубокомысленными складками на лбу.
- Где твое заявление? - спросил главный. - Певец должен петь, а не размышлять.
Разговор этот состоялся так давно, что о нем, пожалуй, сейчас и не стоило бы вспоминать, если бы он не имел отношения к делу. Более того, я еще раз к нему вернусь.
В общем, уехал я отсюда "господином Онегиным", а возвратился через четырнадцать лет журналистом, объездившим многие города и страны. Сюда я не рвался. Назначили. Но и отказываться не стал. Город юности. Первая любовь. Первые слезы... Да были ли они? Слез, кажется, не было.
Мне вручили ключи от корреспондентского пункта - большой трехкомнатной квартиры в старинном доме, почти в центре города. Здесь было два телефона - черный и серый, пустой книжный стеллаж, кресло венской работы конца XIX века, две пишущие машинки. На кухне, кроме газовой плиты, грандиозный холодильник "Лига", откидной столик и табурет. За все это имущество я расписался в акте о приеме корпункта. Кроме того, во дворе стоял песочного цвета "Москвич", который мне надлежало водить самому. Шофер по штатному расписанию не полагался. Зато на корреспондентском пункте была секретарь-машинистка. Нас представили друг другу.
- Флора, - сказала темноволосая девушка, одетая, как мне показалось, не столько модно, сколько с вызовом.
- И фауна! - сказал я.
- Нет, просто Флора. Без фауны. Что делать! Так назвали меня родители. У них страсть к экзотике. Я думала, вы старше и солидней. До вас здесь работал Вячеслав Александрович. Его перевели в Москву.
Вероятно, все это было сказано не случайно. Значит, Вячеслав Александрович был серьезным человеком. Может быть, при шляпе, сюртуке и очках - я его никогда не видел. В этой газете я был сотрудником новым. Но, решил я, тень этого Вячеслава Александровича всегда будет витать над корпунктом.
