В общем же папуасы кивай оказались необычайно хорошими рассказчиками, и, когда они привыкли к тому, что сказки я записываю, они стали рассказывать гладко, их стало легче и интереснее слушать, и рассказыванье, по-видимому, теперь доставляло удовольствие им самим. Во многих случаях у меня, пока я записывал сказку, не было повода задать рассказчику хотя бы один вопрос, а если внезапно он умолкал, достаточно было попросить его продолжать, и он возобновлял свой рассказ. Таким образом, сведения об укладе жизни папуасов, содержащиеся в отдельных эпизодах сказок, сообщались мне рассказчиками совершенно естественно и по их собственной инициативе. Многие из рассказчиков обнаруживали великолепное владение языком, пусть первозданно неотшлифованным, и могли рассказывать одно и то же опять и опять, каждый раз по-новому. Если какое-нибудь интересное выражение я записать не успевал, то в большинстве случаев, несмотря на все мои усилия, потом оказывалось почти невозможным заставить рассказчика повторить то, что он говорил, дословно — он почти всегда говорил то же самое, но по-другому. Иногда, когда я слышал сказку, которую мне уже рассказывали другие, было заметно, что некоторые обстоятельства (например, наступающие сумерки или приближение времени трапезы) побуждают рассказчика сокращать свой рассказ, чтобы скорей его завершить; но рассказ в подобных случаях все равно тек так же гладко, как обычно. И если я требовал, чтобы сказку рассказывали целиком, без сокращений, сделать это, как правило, не составляло рассказчику никакого труда.
Многих из моих рассказчиков отличала одна особенность: начиная рассказывать, они часто, прежде чем перейти к фабуле, топтались довольно долго на месте. Иногда, начиная сказку, они излагали ее суть в нескольких обрывочных фразах, совершенно непонятных тому, кто прежде этой сказки не слышал. В других случаях неуверенность рассказчика выражалась в том, что он начинал с длинного вступления, куда, например, включалось описание того, что персонажи сказки совершают каждый день, сначала дома, потом на огородах, и так — много раз, пока наконец не начиналось действие. Начавшись, рассказ, однако, продолжался уже вполне связно и гладко. Часто наблюдались повторы: какой-нибудь эпизод всплывал в одной и той же сказке опять и опять, причем каждый раз одинаково полно, со всеми деталями, которые были рассказаны в первый раз.
Сказки очень помогали мне намечать пути в остальной моей исследовательской работе. Вначале я потратил достаточно много времени, пытаясь применять так называемый генеалогический метод исследования, по этот метод в случае кивай особенно хороших результатов не дал: они живут большими общинами, и применение этого метода, отнимая много времени, едва ли позволяло понять что-либо, кроме принятой у кивай системы родства. Несмотря на все усилия, оказывалось невозможным построить генеалогии (а ведь именно в записи и анализе генеалогий и состоит этот метод) настолько полные и точные, насколько хотелось. Одна из трудностей в моей работе с местными жителями заключалась в необходимости избегать упоминания их тайн или других запретных тем — иначе можно было отпугнуть моих информантов прежде, чем они успеют ко мне привыкнуть. Поэтому я обычно начинал, с того, что просил их рассказывать мне сказки по их собственному выбору. Этот образ действий, которому я потом уже следовал всегда, оправдал себя, тем более что запас такого рода историй у местных жителей неисчерпаем, и сказки они рассказывали лучше и охотней, чем что-либо другое. Эпизоды сказок давали мне удобные поводы для того, чтобы задавать вопросы. Некоторые из сказок (например, те, в которых рассказывается о главных церемониях) тоже хранились в тайне, и вначале рассказчики избегали их рассказывать.
