Что каждый должен свято выполнять свой долг и делать добро окружающим. Видишь, ты хорошо запомнил и ее дело, и ее слова, ибо они неразрывны и в то же время ценны сами по себе, многому могут научить других.
А дядя Сережа? Даже он… Пусть такой же, как ты, осужденный, изолированный от общества. Но ведь он не жалел ни сил, ни времени, обучая тебя, в сущности чужого для него человека, рабочему ремеслу, умению трудиться, доставлять радость людям. Был он для тебя, как принято сейчас говорить на свободе, наставником, и слово это в случае с тобой включает и понятие «друг».
В один из дней к Федору прибежал посыльный дома свиданий.
— Давай, бугор, мети на свидание. Кент твой приехал, «профессор», с дочкой.
У Федора даже руки вспотели от этого известия, а ноги стали тяжелыми и будто чужими. «Не дрейфь, Федор», — сказал он себе. И к дому, где происходили свидания, он шел уже уверенной и легкой походкой. В душе он ликовал, даже был чуточку горд, что вот так запросто, из такого далека, к нему приехали, чтобы повидаться в течение лишь нескольких часов. Значит, он кому-то близок и дорог, просто, выходит, необходим. Как хорошо…
Уже через час он был в объятиях Евгения Петровича и Елочки (как он называл мысленно Юлию в последнее время). Дальский бросился к нему навстречу, обнял и долго тряс за плечи, плакал и смеялся, и только междометия и возгласы: «Поседел! Лицо не тронул огонь!» — прорывались сквозь его смех и слезы. А Юлия стояла чуть в стороне и еле сдерживала себя, чтобы не подойти и не обнять этого человека, который и для нее был уже дорог. Федор подошел к ней сам. Взял за руки и посмотрел в глаза, затем осторожно приблизился к ним губами и несколько раз нежно поцеловал.
— Как хорошо, что твое лицо огонь не тронул… — прошептала она.
— Лицо-то нет, а вообще огонек неплохо по мне порезвился.
Теперь они уже оба улыбались, напряженность первых минут прошла.
Им разрешили встретиться и поговорить в отдельной служебной комнатенке, а не через стеклянную перегородку да еще по телефону, как это обычно бывает во время общих свиданий. Дежурный контролер, которому позвонил Иван Захарович, сделал так, чтобы они остались одни, и сам вышел в коридор, бросив с порога:
— В вашем распоряжении три часа.
И, как только он удалился, Евгений Петрович подсел ближе к Завьялову.
— Федор, — начал он, — давай немножко и о деле поговорим. Нужно твое согласие, чтобы возбудить ходатайство о помиловании. Думаю, для этого сейчас самое подходящее время.
