Она встала. «Что же взять с собой Феденьке? Что он любил?» Но так ничего и не могла вспомнить, решив все же повезти сыну и варенья, и меда, и других сладостей. «Что все ребята любят…»
На третьи сутки в окна поезда с размаху, с тоскливым завыванием и злым недовольством ударила снежная метель. Поезд, казалось, с трудом пробивался сквозь непроницаемую белую завесу. Тревожно всматриваясь в окно и видя эту взбесившуюся стихию, Валентина Никитична не на шутку заволновалась: «Если поезд опоздает, свидание сорвется».
— Когда же это кончится? — наконец, не выдержав, обратилась она к пожилому заспанному проводнику. Он еще раз зевнул и отнюдь не успокоил ее:
— Это, милая моя, только начинается. Зимушка осень прочь гонит, вот и сердится. Вишь, как разгулялась строптивая, будто не успеет и побуйствовать, и похозяйничать.
— А что, поезд может и не прийти вовремя? — с трудом произнесла она, вся сжавшись даже от этой мысли.
— Он, милая ты моя, и в хорошее-то время по нескольку часов опаздывает, а такую крутанину суток на двое позднее придет. Это уж факт.
— На двое суток? — вырвалось у Валентины Никитичны. — Что же вы такое говорите? Мне ведь нельзя так — я на свидание с сыном еду. Несколько лет его не видела…
— Несколько лет, говоришь? А за двое суток переживаешь. Теперь уже потерпишь, — ворчал проводник, забрасывая уголь в печку.
— Что он у тебя, служит или в рыбаки подался?
— В тюрьме он. В тюрьме… — прошептала она.
— В тюрьме, так в тюрьме, — вдруг оживился проводник. Только теперь он окончательно проснулся. — Тюрьма она ведь тоже государственное учреждение. Я сам в этой конторе несколько годков оттянул. Ну и что? Живой, здоровый, как видишь, и умней во сто раз. Тюрьма, она здорово мозги прочищает, другими шнифтами… тьфу ты… глазами, говорю, на свет смотришь, что ни есть, будто заново родился. Так, что, милая моя, не считай ты себя самой несчастной. Вот лучше я тебе сейчас чайку заварю, да покрепче, как, бывало, на Енисее заваривал. — Он достал пачку чая, высыпал ее в чайник и залил кипятком. — Сейчас, сейчас мы его малость подкипятим и будет то, что требовалось. А потом я тебе порассказываю.
И Валентина Никитична, сама не зная почему, заулыбалась. Угрюмый проводник, который еще несколько минут назад был для нее совершенно чужим человеком, вдруг стал близким и симпатичным. Ей даже хотелось обнять его. Конечно же, не один ее Федор сейчас где-то далеко, не дома, и тюрьма ведь тоже учреждение. Все это как-то успокоило, на время примирило ее с нынешним положением. А проводник уже гостеприимно приглашал ее на чай.
