— Вам хорошо известно, что мой отец долгое время жил в Вене, выполняя задания германской разведки. Отсюда и мой венский диалект.
— Похоже на правду, — Файн пытался изобразить улыбку. — Но и вы должны согласиться, что в мои служебные обязанности входит проверка каждого, кто вызывает подозрения и подлежит в случае их подтверждения обезвреживанию, а также отбор для службы рейху тех, кто этого достоин и в состоянии приносить пользу.
— К какой же группе принадлежу я? — спрашиваю у Файна, стараясь в то же время сохранять внутреннее спокойствие и полнейшее безразличие на лице.
— Пока ни к какой.
Казалось, после этой встречи Файн забыл обо мне. Во всяком случае, больше месяца мы с ним не виделись. Но вот как-то к нашему дому подъехал черный автомобиль с круглой бело-голубой эмблемой над радиатором, и щеголеватый офицер в гестаповской форме вошел в дом. Тоном, не терпящим возражений, он сказал мне: «Вас вызывает господин штурмбанфюрер».
А еще через десять минут я в сопровождении черного как ворон гестаповца входил в кабинет Файна. В просторной светлой комнате прямо напротив входа стоял у стены длинный темный стол с огромным чернильным прибором: хищный чугунный орел распластал под ним крылья. Высоко на стене висел квадратный портрет бывшего ефрейтора с бесцветными выпуклыми глазами, которые нередко бывают у людей, страдающих базедовой болезнью.
Между чернильницей и портретом восседал на стуле с высокой узкой спинкой хозяин кабинета. И уже издалека поощрительно, хотя и неискренне, улыбался мне.
Файн был не один. У окна, спиной ко мне, стоял высокий человек в гестаповской форме.
— Здравствуйте, здравствуйте, Гейнц. Прошу садиться. Здесь вам будет удобнее. — Он указал мне на широкое кожаное кресло, стоявшее у стола. То, что сам он сидел на стуле, должно было, по всей вероятности, свидетельствовать о его солдатском аскетизме.
— Коньяк, виски, а, может, водку? — спросил он, открывая дверцу бара.
— Если можно, двойной коньяк, — ответил я уверенно, прикуривая сигарету. Незнакомец возле окна действовал мне на нервы. А Файн, сама любезность, выполнял мой заказ.
— Да-а, забыл вам представить штурмфюрера Федулова. — Файн сокрушенно покачал головой, как бы коря себя за эту забывчивость. Тот наконец повернул голову, и Файн жестом пригласил его к столу. Гестаповец подошел, кивнул мне и уселся в такое же глубокое кожаное кресло. Взяв рюмку, он зажал ее в своем огромном кулаке.
— Господин Федулов по национальности русский, — обратился ко мне Файн. Он явно старался заполнить довольно неловкую паузу, наступившую после того, как он представил мне «Длинного» (так я сразу назвал его про себя). — Он русский, но служит великой Германии и служит не хуже любого немца. Нет, — поправился Файн, — не так: не хуже хорошего немца. — В его голосе я уловил даже какой-то пафос. — Заметьте, он награжден солдатским железным крестом и именным оружием от имени нашего шефа обергруппенфюрера Кальтенбруннера. Да!
