– Нет, – упрямо повторил Шут. Он поджал губы, и вдруг подбородок его задрожал, будто у ребенка. – Этого не может быть. Этого не может быть, Фитц. Как же так? Если я не провидел столь важного события в твоей жизни, что еще я мог упустить? Сколько еще ошибок я сделал? Что, если я и насчет себя заблуждался?
Он опять замолчал. Его слепые глаза двигались, словно пытаясь отыскать меня.
– Фитц… Не сердись, но я должен спросить. – После минутного колебания он прошептал: – Ты уверен? Совершенно уверен? Ты точно знаешь, что это ваш с Молли ребенок? Не может быть так, что она дочь Молли, но не твоя?
– Би – моя дочь, – сказал я без выражения. Я и сам не ожидал, что его вопрос так уязвит мое самолюбие. – Точно моя, – добавил я с вызовом. – Она унаследовала от моей матери черты жителей Горного Королевства.
– Ты едва помнишь свою мать.
– Я помню достаточно, чтобы не сомневаться: моя дочь похожа на нее. И я достаточно хорошо помню Молли, чтобы не сомневаться в ней. Ни на миг. Шут, это было недостойно с твоей стороны спрашивать такое.
Он опустил голову, словно уставился себе на колени.
– Теперь я вообще мало чего достоин, – заключил он и встал так резко, что едва не опрокинул стол. – Пойду лягу. Мне нехорошо.
И он поковылял прочь от меня, вытянув перед собой одну изуродованную руку и прижав другую к подбородку, словно защищаясь.
– Я понимаю, ты плохо себя чувствуешь. – Мне вдруг стало стыдно за свою резкость. – Ты сейчас сам на себя не похож, Шут. Но скоро ты снова станешь собой. Вот увидишь.
– Думаешь? – Шут не обернулся, а говорил в пустоту перед собой. – Я вот не уверен. Десять лет меня убеждали, что я вовсе не тот, кем себя считал. Не Белый Пророк, а мальчишка с разыгравшимся воображением. И то, что ты только что рассказал, заставляет задуматься – вдруг они правы?
Мне было невыносимо видеть его таким раздавленным.
– Шут! Вспомни, что ты говорил мне много лет назад. Мы уже живем в будущем, которого ты не провидел. В будущем, где ни ты, ни я не умерли.
Он ничего не ответил. Добравшись до кровати, ощупал ее, потом сел на краешек. И не лег, а рухнул на постель, натянул на голову одеяла и затих.
– Я сказал правду, старый друг. У меня есть малышка-дочь, и я нужен ей. Я не могу оставить ее. Я должен быть рядом, чтобы растить ее, учить и защищать. Я не могу пренебречь отцовским долгом. И не хочу.
Продолжая говорить, я прибрался на столе – вытер лужи и крошки, оставшиеся после Шута, и закупорил недопитую бутылку. Я ждал ответа, но Шут молчал, и с каждым мгновением на душе у меня становилось все тяжелее.
