Между тем норманны не теряли времени даром. Руар и Инглот поочерёдно объезжали раскинувшиеся по берегам Ильменя и впадающих в него рек селения, где скупали меха. Фарлаф вёл торг с наезжими купцами из кривичей и мери. Только Стемид постоянно оставался дома.
Храбрый ярл всё ещё не мог простить нанесённой ему главным перынским жрецом Велемиром обиды.
Исчез его старинный товарищ Рулав, исчез загадочно, так что и следов после него не осталось. Рассказам о том, что он случайно утонул, Стемид не верил, зная по собственному опыту, что значит случайность, после беседы с жрецами Перуна.
«Отомстить им надо! Но как? — ломал ярл голову. — И за свою обиду, и за гибель товарища, чтобы наперёд они знали, как шутить с норманнскими воинами».
Эти мысли не давали Стемиду покоя.
Вместе с тем он всё более привязывался к Святогору. Племянник Гостомысла положительно стал его любимцем. Норманн помнил, с какой самоотверженностью кинулся юноша в Волхов, чтобы спасти от смерти человека, которого он даже не знал.
«Увезти бы его с собой!.. На Росслагене теперь старый Бела конунгом. Он любит такой народ. Да и нужны они ему — ведь у него почти все варяги. Вот бы обрадовался старик, если бы ему такого молодца доставить!»
Руар и в особенности Инглот разделяли симпатии своего друга к молодому славянину.
Святогор со своей стороны платил им тем же.
Однако время шло.
Между Фарлафом и Гостомыслом начались какие-то таинственные переговоры. Подолгу, чуть не до рассвета засиживались за беседой новгородский посадник и его гость. О чём говорили они, никто — даже ближние люди Фарлафа — не знали.
Мехов у норманнских витязей накопилось уже много. Но они всё медлили с отъездом в Скандинавию. Да и Гостомысл старался по возможности отсрочить их отъезд.
Новгородцы за долгое пребывание норманнов свыклись с ними, а иные даже сдружились. Руар и, в особенности, Инглот, весёлый и всегда готовый рассказывать что-нибудь занимательное из своих похождений, были дорогими гостями в каждом доме.
Но время шло.
Норманны наконец стали собираться в далёкий путь. Даже Стемид как будто позабыл о своём пропавшем друге.
Понятно, что знал об их сборах и Святогор.
— Вот шёл бы с нами, сам настоящим варягом сделался бы! — искушал Фарлаф, тоже от души полюбивший Святогора.
— Нет, нельзя! — вздыхал тот.
Он молчал о том, почему именно нельзя. Но рассказы норманнов глубоко запали ему в сердце.
«Сходить бы с ними да потом вернуться сюда и зажить с Любушей!..» — мечтал он.
