И вот, наконец, приехал Махарадж. Он явился в шикарном костюме и показал себя выдающимся представителем Восточного человека. В первую очередь, он был восхитительно красив; во-вторых, исключительно воспитан. Учтивость, но не заискивание выдавали его достоинство; он с немногочисленным багажом – немногочисленным, чтобы не злоупотреблять гостеприимством миссис Эннсли, – занял ту часть дома, что была подготовлена специально для него. Все особенности его касты были учтены, и он выказал благодарность за внимательное отношение к себе, показав себя, как уже окрестили его сплетни, блестящим и одарённым человеком, остроумия чьих речей нельзя было не отметить. При первом же появлении он остановил взгляд своих ярких тёмных глаз на прекрасной и одухотворённой красоте миссис ле Марше и в самое краткое время пал тайной жертвой её бессознательного огромного очарования. Для неё он старался выглядеть наилучшим образом; чтобы заинтересовать её, он говорил о своих долгих ночных дежурствах на украшенных гирляндами цветов плоских крышах своего дворца, где стоял, устремлённый к звёздам, его огромный телескоп; ей он рассказывал странные восточные легенды, мифы и сказки об Индии древних времён; чтобы глаза её заблестели и нежные губы раздвинулись от удивления, он рассказывал головокружительные истории о спасении от зубов диких животных и об удивительных приключениях в джунглях. И прочие гости тоже потрясённо внимали ему, но не только из-за привлекательности его личности, а ещё и благодаря бесценным драгоценностям, что сверкали на его груди, чистейшим бриллиантам, подобным капле росы, и опалам, сверкавшим таинственным мимолётным светом застывшей пены. Вокруг себя он создал некоторый суверенитет, который так ему шёл и который сдерживал в узде модную вульгарность торопливости. Он был элегантен, мудр, остроумен и добр и отчётливо доказал своим поведением, что нет никакой необходимости подтрунивать или употреблять жаргонные слова, чтобы считаться умным. Некоторым англичанам преподал неплохой урок воспитания этот Махарадж; и пара человек из самых дальновидных нервно размышляли над тем, что бы сталось с Индией, если бы университетское образование было доступно большинству таких вот «коренных жителей», как он. Его приезд в поселение имел несомненный успех; больше ни о чём и не говорили тогда, и миссис Клод Эннсли вновь прославилась и добавила ещё очко пользу своих многочисленных общественных успехов. Тем временем, говоря по правде, сам Махарадж испытывал страшные муки. Ему с трудом удавалось поддерживать свои прекрасные манеры, свободный разговор, непринуждённость и напускное спокойствие, прикрывавшее страсть и неистовство, подобные инстинктам тигрицы. Поскольку La Belle Dame sans Merci полностью захватила власть над ним. Странная, едва заметная истома во взгляде её огромных печальных глаз, изящная эльфийская красота быстродействующим ядом просочились в его восточную кровь и разожгли её огнём. Каким-то образом – он и сам не знал каким – она была абсолютно недоступна для него, подобно тем звёздам, которые он изучал жаркими летними ночами. Тем не менее он полюбил её со всем отчаянным неистовством, которое сводило его с ума. Приближение к ней бросало его в дрожь; блуждающие, неосознанные, полузадумчивые взгляды, которые она бросала на него, заставляли сердце его биться до того сильно, что выступали слёзы и начиналось удушье. Однажды, когда она случайно обронила цветок, что был у неё на груди, он потихоньку и незаметно поднял его и думал, что сойдёт с ума от счастья, целуя его лепестки. И всё же он молчал, сдерживая свой пыл; ни намёка на его страсть не выказал он ни двусмысленным взглядом, ни дрожью в голосе, ибо он был смел. Он получил свою смертельную пулю, как он думал про себя, но никто не должен был видеть раны. И он играл свою роль, как и любой мужественный человек должен это делать, час за часом героически переживая свою агонию, пока не настал последний день его пребывания в доме, день, на который у миссис Эннсли был назначен грандиозный бал.
