И мне не удалось добиться от неё больше ничего. У неё, однако, имелось прекрасное чувство юмора, как я узнал, и она полностью сознавала мошенничество Неемии П. Хоскинса, но она не могла видеть, как это влияло на её дочь. По личной просьбе Джульетты я воздерживался от любого вмешательства в успешные дела Неемии и его растущую популярность. Он превратился в настоящего «льва искусства» в этом сезоне в Риме и развлекал всё посольство за чаем. «Дафну» приобрёл по назначенной им цене один из его богатейших сограждан (бывший землекоп, который теперь содержал целый штат секретарей и скупал исторические земли Англии), который аккуратно повесил полотно в самом надёжном месте своей картинной галереи и называл Хоскинса американским Рафаэлем.
А пока по моей просьбе Джульетта Марчини пишет картину, которую попытается показать одному из лучших оценщиков Парижа; и, судя по её задумке, думаю, что через пару лет Неемия П. Хоскинс навсегда лишится своей исключительной техники, в то время как Джульетта Марчини выплывет наружу, чтобы, несомненно, получить обычную долю обвинений и насмешек в награду за свою работу, принадлежащую руке женщины, вместо аплодисментов, что так часто срывают посредственные работы претенциозных мошенников. По правде, порой кажется, что в этом мире лучше быть мужчиной-обманщиком, чем честной женщиной. А по поводу американских художников в Риме, широко известно, как много из них пользуется мимолётной, головокружительной славой «гения», которая внезапно испаряется, потому что одарённый итальянец, игравший роль призрака за кулисами, умирал, или переезжал, или решался наконец создать себе собственное имя. Подобный стремительный и, очевидно, таинственный провал постиг и карьеру некоего Макса Виланда, о ком венецианские журналисты то и дело вспоминали с упрёком и разочарованием. Его великая картина, говорят они о «Барбери», заставила мир искусства ожидать от него работ высочайшего уровня, но, странное дело, с тех пор он не создал ничего, заслуживающего внимания критиков; Джульетте это хорошо известно, но она молчит, а внутри себя, конечно, переживает гораздо больше, чем радуется успешности того, кто заполучил причитавшуюся ей славу.
– Быть осуждённой и непонятой, – говорит она, – разве это для женщины приятно? Выделиться в качестве преступницы и заслужить ревностные подозрения и ненависть – разве оно того стоит? Сомневаюсь. Если уж лавру суждено вырасти из человеческого сердца, то я полагаю, что это не должно быть болезненным.
