Мужчина, сидевший все это время в кабинке, спокойно прошел мимо открытого окна, и открыл, заблокированную шваброй, дверь и вышел. Еще один искренне убежденный, что нас непременно спасут, ну или трус. Или еще один глупец такой же, как и я. Не колеблясь между выбором и не поддавшись животному инстинкту, я тоже вышел из уборной. Ожидавшие очереди, ворвались в уборную и, увидев, что никого нет, побежали к окну. Что с ними стало? Их расстреляли, и я это слышал. К счастью, не видел, и еще к большему счастью не оказался среди них. Я был прав, на счет того, что массовые побеги невозможны. Их расстреляли прямо из окна. А что сталось с моим «дружком» я не знаю. Одно я теперь знаю точно, чтобы выживать — нужно быть полным подонком. И я его нисколько не осуждаю.
Я вернулся обратно в актовый зал. О массовом побеге тут же узнали все. Проходя мимо одних из тех парней, я услышал одну очень интересный диалог:
— Мы потерпели убытки, — сказал один.
— Мелочи, — ответил второй.
— Если мы перебьем тут всех…
— Мелочи, — вновь оборвал второй.
— Надо доложить Шакалу.
— Надо.
То, что мы были, своего рода, товаром, для меня не было секретом. Нас оценили в миллион долларов, тогда как человеческие жизни, казалось бы, бесценны… А мы, были всего лишь, «мелочь».
После этого неприятного для главаря известия, нас всех загнали в зал, запретив добровольное хождение. Разрешалось выходить только по нужде и только в сопровождении. Итак, о плане побега можно было теперь забыть. И мы сидели в ожидании того счастливого исхода, в который так свято верил каждый из нас. Но шел уже второй час и ничего не происходило. Мы ждали очередного «визита» посредника. На сей раз с существенными новостями.
Напряженная атмосфера начала накаляться. Как донесли до нашего сведения, все это время ожидали мэра города. Только после этого наши нерешительные спецслужбы начали что-то предпринимать. Мы думали, что за нас быстренько заплатят выкуп, и мы все с торжествующими лицами героев разойдемся по домам, оказав для начала услугу журналистам, раздувая все в два-три раза.
Прошло еще двадцать минут. Условия в зале становились тяжкими. Становилась невыносимо душно, запасы воды иссякали. Еды, кроме снеков, захваченных с собой, ни у кого не было. С нами обращались как с провинившимися детьми. Нас обсчитали за попытки к побегу; и в том, что мы теперь не можем выйти из зала, чтобы подышать свежим воздухом, виноваты мы сами. Мы уже начинали сердиться на покойных беглецов, что, из-за них теперь невыносимо приходится нам. Я сидел молча, на чьем-то месте где-то в первых рядах. Мне не хотелось ни воды, ни еды, ничего. Просто уйти. Господи, как я хотел плюнуть на всех и на все и уйти.
