Стоишь руки в брюки, то ли от холода, то ли уже по привычке. Вдруг толпа заключённых оживилась: начали запускать! Опять в колонну и тройками отделяемся от строя, протискиваясь в узкую железную дверь зелёных ворот. Я знаю: там за этой дверью, проржавевшей и скрипучей от времени, начинается «промка» — вроде бы та же самая зона, но всё-таки несколько иная. «Милиция» (так завсегдатаи здешних мест, привыкшие к искажению всего окружающего, величают совершенно неконкретно сотрудников учреждения) здесь либеральнее относится к осуждённым. Грозный кулак администрации, жёстко контролирующий поведение зека в «жилке», в промышленной зоне несколько разжимается. «Промка» — ограниченная режимная территория исправительной колонии со всеми необходимыми производственными и бытовыми объектами.
В воспоминании остался первый день моего появления на работе. Я шёл вместе со всеми зеками и с удивлением вертел головой по сторонам, подлавливая себя на совершенно безумном ощущении, как будто бы я в самом деле нахожусь не в заключении, а на обыкновенном гражданском объекте. Осуждённые, сколько я уже смог для себя отметить, здесь держали себя вольготнее. «Если убрать заборы с колючей проволокой, вышки, локализованные участки, то никогда и не подумать, что это территория исправительной колонии!» — думал я. Промка показалась мне довольно обширной. Пройдя по дороге метров с сотню, мы взошли на небольшой пригорок, с которого открывался вид почти всех производственных объектов. Я увидел несколько зданий различных цехов, котельную с огромной трубой, уходящей шпилем в небо. Кругом огромные штабеля леса, горой возвышающиеся над всей промкой, и тонкую нитку транспортёра, который, громыхая цепями, напружено тянул кругляк деловой древесины с нижнего склада на переработку в лесопильные цеха.
Нестройная гурьба заключённых, взобравшись на пригорок, начала разделяться на стайки и рассасываться по цехам. Окликнув меня, несколько растерявшегося с непривычки, мужики из моего отряда показали мне куда идти. Мы зашли в деревянную избу — бытовое помещение. Это помещение все называли по-своему ласково — «биндяк», «биндюжка», «биндюга» — в общем, место, где работяги переодевались, пили чай и отдыхали, когда выдавалась такая возможность. Под той же крышей сбоку был оборудован пристрой для душа, где в конце смены нужно было принять душ. Почему именно «нужно» было? Потому что после рабочей смены работники были покрыты смесью копоти, алюминиевой пыли и мазута. Но и душем, в привычном понимании этого слова, я бы тогда, в первый раз, не смог бы назвать это сооружение: никаких кабинок, никаких разделительных перегородок. Просто четыре стены, дверь, которую надо было открывать только пинком, ржавые трубы с продырявленным набалдашником вместо лейки, склизкий бетонный пол и плафон над головой с тусклой лампочкой.
