В голове пронеслись слова прапорщика Раздобудько: «Запомни сынок, если хотя бы один из зарядов не сработает, мы проиграем, вода пойдет только тогда, когда оба взрыва произойдут с интервалом в несколько минут. Каждый по отдельности, они бесполезны».
Квазимодо попытался в темноте найти штык нож, но его нигде не было. Через большую пробоину в стене лунный свет попадал внутрь водонапорной башни. В тусклом свете луны Артём увидел, как блеснула спасительная проволока. Он пополз в её сторону, судорожно соображая как действовать дальше. Последнее что осталось в памяти, это страшный грохот рухнувшего прямо на него ветхого потолочного перекрытия. Всё смешалось в голове. Превозмогая боль, Квазимодо попытался выбраться из-под обломков. Окровавленными руками он нащупал на шее свой жетон, крепко зажал его в ладонь и потерял сознание.
— Товарищ полковник, он приходит в себя, — сквозь пелену замутненного сознания Артём услышал женский голос. Он медленно открыл глаза и прищурился от яркого света. Размытые очертания людей, которые склонились над ним, через минуту проявились, в виде начальника политотдела Левченко и прапорщика Раздобудько.
Офицеры тревожно вглядывались в его физиономию.
«Изучают меня, как муравья под микроскопом, чего им надо? Интересно, где я? Ничего не помню. Жив, и то дело. Главное, чтобы ни покалечило. Руки вроде на месте, а вот ног не чувствую совсем», — подумал Квазимодо.
Пышногрудая медсестра, игриво поглядывая в сторону полковника Левченко, подошла к кровати, на которой лежал солдат и, поправив подушку, удалилась из палаты, демонстративно покачивая бедрами. Левченко проводил её похотливым взглядом, снял фуражку и сел на табуретку.
— Ну, что, герой, — торжественным голосом начал полковник, — одно могу сказать, молодец! Настоящий комсомолец, пример для всего личного состава и, понимаешь, армии в целом.
Квазимодо ловил каждое слово, пытаясь понять смысл. Прапорщик Раздобудько стоял рядом с перебинтованной рукой и всем своим видом показывал неподдельную гордость от своей причастности к текущему моменту. Левченко глубоко вздохнул и продолжил свою речь:
— Значит так, боец, ты теперь не рядовой Бородкин, а идеологический символ, пример настоящего русского солдата, образец для подражания, так сказать. Так что выздоравливай, гвардии сержант Бородкин, и отправляйся в заслуженный отпуск домой.
— Тагиров живой? — пропуская мимо ушей тираду спросил тихим голосом Квазимодо.
