Пролетали дни за днями. Закончилась осень, миновала зима…
Как-то ранней весной, в субботний день, когда в школу ходить было не нужно, братья после завтрака отправились на городскую площадь поиграть с другими детьми в новую для них забаву под названием «Хромая уточка». Правила этой игры им объяснил старший сын мельника Варун, который вернулся в Эремурус из соседнего города Дельфиниум, где обучался пекарскому ремеслу.
С веселым смехом, звонкими возгласами детвора прыгала, скакала и носилась по площади, как угорелая. Никто не обратил внимания на высокого старика в светлой епанче, который вышел из скобяной лавки и, остановившись у раскидистого ясеня, стал пристально наблюдать за игрой.
В тот момент, когда рядом оказался Наркис, старик поманил его пальцем к себе и негромким, уветливым голосом спросил:
— Подскажи, доброе дитя, как мне пройти к кузнецу?
Мальчик молча указал рукой в сторону квартала, располагавшегося в восточной части городка, и собрался было вернуться к своим друзьям. Но старик мягким жестом остановил Наркиса:
— Будь милостив, проведи меня! А то я один буду долго искать кузнеца.
Мальчик с недовольным видом выпалил:
— Разве вы не видите, что я занят?
— Но это не займет много времени! — продолжал просить старик. — Всего пять минут.
Наркис смерил его высокомерным взглядом, и дерзко заявил:
— Поищите себе в провожатые кого-нибудь другого! А я займусь более важными делами — продолжу играть с ребятами.
— Вот как! — вдруг разозлился старик.
Одним резким движением руки он отбросил капюшон, который закрывал его голову до самых бровей, и мальчик с ужасом увидел на ней белый остроконечный клобук. В тот же миг из-за здания скорняжной мастерской, которая располагалась рядом со скобяной лавкой, вдруг вылетела серебряная карета, запряженная тройкой великолепных снежно-белых лошадей.
Старик шагнул к Наркису, схватил его за воротник курточки и швырнул в распахнутую дверцу кареты. Сам заскочил следом; лошади, на секунду встав на дыбы, рванули с места и стремительно понеслись прочь.
— Наркис! Брат! — отчаянно закричал Милан и побежал за каретой.
Но разве мог он ее догнать?
Когда об этом ужасном происшествии узнала Беляна, то чуть не лишилась чувств.
— Пропал мой сыночек! Пропал мой Наркис! — причитала она, заламывая руки. — Это я виновата! Не сумела научить его с уважением относиться к людям! Что я скажу Доброславу, когда он вернется домой?
Как ни старался Милан успокоить маму, ничего не получалось. Каждый день с утра до вечера она только то и делала, что убивалась, рыдала и во всем винила себя.
