Пока я приводила себя в порядок, рядом остановился полицейский джип, и из него вышли двое. «Носатый» сразу принялся орать, что я ненормальная, что я на них напала, что убила его лучшего кореша, и всё такое прочее. Убедившись, что полицейские не понимают по-русски, он попытался сделать это по-английски, но «фефект фикции» и явная нехватка словарного запаса не позволили ему сделать это.
Вот ведь, блин! Всю дорогу попадались люди, говорящие по-русски или хотя бы понимающие, а когда ну до зарезу надо — ни одного рядом.
Тут женщина, которая принесла мне воду, увидела, что я задрала уже пропитавшуюся кровью полу рубашки и рассматриваю свой левый бок. Присмотревшись, она рявкнула — сначала на «носатого», так что тот заткнулся на полуслове, а потом на полицейских. Один из них метнулся к машине, притащил аптечку, и она принялась обрабатывать мне рану от пули. Та, слава Богу, была касательной.
Женщина промыла её перекисью и стала чем-то мазать, а у меня на глазах выступили слёзы и от боли, и от огорчения — моя сегодняшняя обновка была безнадёжно испорчена.
Когда она уже заклеивала мне рану большим пластырем, рядом остановился ещё один джип, и из него вышла высокая, очень худая женщина в возрасте от «годится мне в матери» до «годится мне в бабушки», точнее я сказать не могла. Полицейский подтянулся, и я поняла, что прибыло начальство. Ой, не к добру это!
Она обменялась с полицейским несколькими словами. «Носатый» попытался снова раззявить пасть, но, глянув на подошедшую, мгновенно заткнулся, словно кто-то щёлкнул выключателем.
Женщина повернулась ко мне. Я встретилась с ней глазами… и у меня мгновенно ослабли ноги, а в голове проскочила идиотская мысль: «Она наверно когда-то служила в гестапо!»
— Бригитта Ширмер, следователь Патруля, — она снова проткнула меня своим взглядом и продолжила, кивнув в сторону полицейских: — Ни один из этих красавцев не говорит по-русски, вот им и пришла в голову светлая идея позвать в качестве переводчика меня.
В её руках появились карточки.
— Так. Уже покойный Мажор, Гога и Рогнеда. Первые два здесь уже два с половиной года, а ты — второй день, — немка вперилась в меня взглядом. — Ну и что же ты с ними не поделила?
Я, сбиваясь и захлёбываясь, принялась излагать события последних трёх дней своей жизни. «Носатый», который Гога, пару раз пытался вклиниться, но стоило взгляду Ширмер только двинуться в его сторону, как он мгновенно затыкался. Выслушав меня, она повернулась к Гоге. Тот снова исполнил арию о сумасшедшей проститутке, которая всем должна и бросается на порядочных людей с дубинкой. Когда он, наконец, заткнулся, фрау грустно покачала головой.
