Противники-норвежцы, отправившиеся в поход, который историки считают последним походом викингов, шли за королем, коему исповедание христианства не мешало творить вполне языческие прегрешения, в том числе и к вящей славе самого христианства. Большая часть из них если и была христианами, то только по факту принятого крещения, сохраняя в душе и сознании все те грозные идеалы героического века, которые веками и тысячелетиями усваивались их предками. Несомненно, король норвежцев мог достаточно убедительно и вполне по христиански аргументировать мотивы своего выхода на поле битвы. Но подавляющему большинству его воинов, с боевым криком шедших в атаку, мерещились над полем скорее крылья валькирий, чем плащ Девы Марии. Рай, который предлагал им Один, был по-прежнему понятнее, проще и притягательнее, чем рай, обещанный Христом.
Воины двух армий говорили по сути на диалектах одного языка. Символом этого служит то, что оба короля носили одно и то же имя, и хотя традиционная письменная историография упорно именует обладателя английского трона Гарольдом (в оригинале Harold), а его скандинавского коллегу Харальдом (в действительности Harald), нет сомнения, что из глоток сражавшихся воинов эти имена вылетали в одинаковой огласовке. И это лишь краткая вводная экспозиция, почти этнографического свойства, за которой разворачивается грандиозная картина битвы во всем ее многоцветий.
Зададимся вопросом: каким был мир в глазах участников сражения? Ведь страны, которые были для них родным домом, разнились между собой. Англосаксонская Британия, островное христианское королевство с довольно многочисленными уже тогда городами, была одним миром, — преимущественно хуторская, изрезанная фьордами Норвегия — совсем другим. А это накладывало отпечаток на многие стороны сознания. К примеру, тот самый лучший мир, в который предстояло отойти многим участникам сражения, виделся им по-разному: не вызывает сомнения, что Вальхалла всегда представала перед мысленным взором северянина в виде хутора богов, и скорее всего это представление было экстраполировано на христианский рай у тех, кто уже переступил границу язычества, — некоторые из них никогда не видели других поселений, в сознании просто не существовало образа иного типа совместного проживания людей.
Сам конунг норвежцев Харальд Хардраде, Харальд Суровый Правитель, испытал на себе столько культурных воздействий, что с полным основанием мог называться космополитической личностью, и уж наверняка — самым «космополитичным» государем своего времени. Проведя юность и молодость при дворах Ярослава Мудрого на Руси, императора Византии, проявляя героизм и доблесть в бесчисленных сражениях с арабами и другими врагами Империи на всем Средиземном море, участвуя в интригах византийского двора, отсылая в Киев скальдические строки, посвященные будущей жене Елизавете Ярославне, он пропустил через себя, пожалуй, почти все основные культурные импульсы, которые мог испытать человек Средневековья. А сколько дружинников, прошедших с ним все трудности его жизненного пути, испытали тот же набор воздействия до того, как выйти на поле Стэмфордбриджа?
