— Ну… Может, спрятали от кого-то из нас, — совершенно очевидно, Стюр имел ввиду себя. Эта игра его забавляла. — Олалья, верно? — Он намотал на палец сусальный локон девушки, выбившийся из тугой причёски. На вид ей не больше пятнадцати лет. Тонкая белая кожа, кое-где усыпанная подростковыми прыщиками, просвечивает синие ниточки сосудов, до того нежная и бескровная. Черты лица точёные и ненавязчивые, задумчивая печаль напоминает лики ангелиц на соборах и кладбищах. Штрихи прямых светлых бровей дрожат над глазами цвета зимнего неба. Стюр игриво зарычал, бесцеремонно сжал рукой щёки бедняжки и щёлкнул зубами. — Съем тебя!
Птичка встрепенулась, хотела вырваться, но Стюр перехватил её за плечи и весело повернулся к побратимам.
— Вы, того… спускайте эту серебряную штуковину. А я малость задержусь.
— Стюр, ты не наглей, а! — возмутился Огмунд, который уже отдирал ножом позолоченные оклады книг и складывал в мешок.
— Не серчай, Огмунд! Может, я хочу оградить барышню от чужой грубости! — с этим бойкий варвар увёл куда-то плачущую монахиню через малые двери.
— Йутулов блудодей, — проворчал Огмунд.
— И не говори, — подал голос другой воитель. — За пять дней полдеревни покрыл, кобель эдакий.
Мужи громко рассмеялись.
— А в деревне-то… одни бабы. Видать, мужиков всех сгоняют в войско или сюда. Даже мальчиков.
— А мы и не против. Знаем, куда за рабами-трэллами обращаться.
— Думаешь, за таких много дадут?
— За Стюрову можно и бочку вина попросить. А то и целую свинью. Ха-ха!
Между тем окладов набрался полный мешок, двое мужей подхватили с постамента дароносицу, и компания собралась отчаливать. Растолкав монахов, викинги двинулись к большим дверям. Огмунд вышел через малые и сразу же услыхал доносящиеся из ближайшей кельи стоны. Открыл дверь.
— Давай уже, кобель. Мы уходим.
Стюр повернулся, не прекращая двигаться.
— Не могу! — мужчина осклабился, что сам демон. — Дева должна стать женщиной!
— Вот похабник. — Огмунд плюнул с досадой и захлопнул дверь с той стороны.
Когда налётчики ушли, монахи, рвя на себе остатки волос, ринулись пересчитывать нетронутый скарб, включая все монастырские деньги. Олалья, не выходя из кельи, пролежала лицом к стене до самых сумерек. Наконец дверь в коморку отворилась, и внутрь ступил еще один монах, освещая себе путь фонарём.
— Лало, — прошептал он, но ответа не последовало. Чернец поставил фонарь на стол, присел на лежанку. — Олалья, это я. Не бойся, они ушли.
Огонёк осветил ни то мальчика, ни то совсем ещё зелёного юнца с подстриженными чёрными кудрями и выбритой тонзурой на макушке, острыми скулами и тонкими губами. Разрез чёрных глаз кажется сродни восточному.
