Ленин сел рядом с Лёнтей:
«Как, говоришь, тебя зовут-то?»
Лёнтя ответил не сразу. Помолчал, поежился.
«Рыжим меня ребята зовут. Но по-правдашнему я Лёнтя. Так даже у директора в книжке записано, можете посмотреть».
«Верю и без книжки. А почему же все-таки, Лёнтя, шефы тебя с собой не взяли?»
«Вам честно сказать?»
«Ну разумеется, только честно».
«Да оттого, что рыжий, вот и не взяли! Это я точно знаю…»
Ленин рассмеялся. Но не каким-нибудь там обидным смехом, а так, легонечко, одними глазами.
«Что не взяли, это действительно, Лёнтя, очень досадно, а что рыжий, так это же сущие пустяки!»
Ленин посидел несколько минут молча, потом задумчиво провел рукой по своим вискам и сказал:
«А теперь, Лёнтя, едем ко мне, чаю попьем. Хочешь?»
«Чаю?.. А сахар у вас есть?»
«Сахар? Думаю, что немного найдется».
«Тогда едемте! Я не помню, когда с сахаром пил…»
«Одевайся скорее! А ребятам я непременно скажу, чтобы рыжим тебя больше не звали — только Лёнтей. Согласен?»
«Ага!..»
Плохие сны снятся всегда до конца, даже с продолжением. Хорошие всегда обрываются на самом важном и интересном месте. Вот и этот оборвался не ко времени.
Лёнтя раз десять отчаянно пробовал поплотнее укутаться одеялами, перекладывая с места на место шуршавшую соломой подушку, но сон больше не приходил.
А тут еще половицы — скрип-скрип, скрип-скрип…
Открывает Лёнтя глаза — перед ним директор стоит. Веселый, торжествующий:
— Вставай, дежурный, скоро наши явятся — пора печку топить! Шефы звонили, сказали, что дров нам еще привезут.
Вскочил Лёнтя с кровати, побежал умываться, как его директор учил. Умывшись, мельком глянул в разбитое зеркало и невольно улыбнулся — ему показалось вдруг, что вовсе он и не рыжий. Это просто первый солнечный луч в его давно не стриженных вихрах заблудился.
Ранения эсеровскими пулями надолго вывели из равновесия крепкий организм Ленина. Но как только раны зарубцевались, Владимир Ильич, почувствовав себя, как он говорил, «вполне прилично», включился в активную работу. Однако весной 1922 года здоровье его стало опять ухудшаться. Начались приступы головных болей, наступила изнуряющая бессонница.
Ленин никому не жаловался, только сетовал на то, что не успевает за день сделать все намеченное.
— Устал ты, Володя. Очень, очень устал, — говорила Надежда Константиновна. — Тебе бы сейчас знаешь куда? В Альпы. Гуральский топорик в руки, и айда путешествовать. Нужно подышать горным воздухом хотя бы неделю. Я знаю, это пока неосуществимо, но дай мне слово, что при первой возможности…
