Одинец, сидевший у котла вместе с другими охранниками, поддержал Битую Щеку, как называли того все знакомые:
— Брось, Силантий…
Приказчик отпустил Илью и шагнул к поднявшемуся Александру:
— Ты кто такой? Ты что — большим человеком себя считаешь? Думаешь, коль в малолетстве за нашим хозяином объедки подбирал, так у тебя голос появился? Сядь и примолкни, тля!
Приказчик, привыкший к безропотному подчинению холопов, просчитался. Когда Рогуля прибежал на шум, он увидел катавшегося по траве первого помощника и Александра, задумчиво жевавшего травинку.
— Что случилось?!
— Поскользнулся наш Сила Саввыч, — сказал Одинец и, подхватив седло, служившее на ночлегах в поле подушкой, зашагал в темноту. Отходя, он слышал, как кто-то из охранников, наверное, Толстыга, вполголоса бормотал Рогуле:
— … ногой… под коленку… а Силантий свалился, и вот кружит… говорить не могет…
У костра, где сидели возчики, Одинец бросил седло:
— Чего сегодня на ужин?
— Каша с салом… — мужики, видевшие всё произошедшее, уважительно раздвинулись в стороны.
— И тут каша? — Одинец ощупал голенище сапога. — Кажись, ложку обронил…
На постеленный перед ним холст лёг каравай хлеба и четыре ложки — выбирай. Илья, возникший неизвестно откуда у него под рукой, поставил кружку и сказал:
— Дядя Саша, ты подожди чуток: мужики по такому случаю за пивом в село побежали…
* * *
Еще через два дня путники заслышали перезвоны тверских колоколов. Вскоре за широкими полями показался и сам город. Тверь! Одинец вглядывался в открывшийся у волжского простора город: девять лет назад не по своей воле он пришёл в него и не по своей воле покинул. Многое здесь переменилось: град разросся, посад был обнесен вторым частоколом, но между частоколом и окружавшими город лесами уже появились новые улочки, где поселился ремесленный люд и, очевидно, в самом недалеком будущем придется и этот расширившийся посад обносить третьим кольцом ограды. А дальше, за крышами посадских домов, за дымками, тянувшимися из мастерских кожевников, пимокатов, кузнецов, бондарей, оружейников — да мало ли в городе разных мастеров! — виднелись деревянные стены тверского детинца, кремля. Там, в кремле, проживал сейчас главный князь русских земель, ставленный над ней волей далекого великого хана Узбека, или как называют его на Руси «грозного царя Азбяка» — князь Тверской и Владимирский Александр Михайлович.
Одинец опустился в седло, внутренне усмехнувшись на свой высокопарный настрой. Девять лет назад он мельком видел нынешнего правителя; тогда это был белокурый застенчивый вьюнош, терявшийся в окружении сурового отца князя Михаила и старшего брата Дмитрия, неистовых воинов и правителей. Правители, правда, кончили свои дни мученической казнью в ханском Сарае.
