— Чудовище, — сказала она, и он почти улыбнулся.
Они прошли на лед. Поднялись крики, как он десятка умирающих зайцев. Люди подступали ближе, плевались, хотели ударить. Ее стража с трудом удерживала их. Камень пролетел по воздуху и задел ее щеку, оставив глубокий порез. Она прижала ладонь к лицу, кровь текла сквозь ее пальцы.
Вася с потрясением подняла голову и посмотрела еще раз на Москву. Ее брата не было видно. Но она видела чертей, хоть было темно. Их силуэты были на крышах и стенах: домовые, дворовые, банники — слабые духи домов Москвы. Они были там, но что могли, кроме наблюдения? Черти появлялись от жизни людей, зависели от их активности и не вмешивались.
Кроме двоих. Но один был ее врагом, а другой — далеко, почти бессильный из — за весны и из — за нее. С ним она могла надеяться лишь на смерть без боли. Она отчаянно держалась за эту надежду, пока ее с криками толкали к костру. По льду, по узкому коридору в толпе. Слезы катились по ее лицу от ее беспомощности, это была невольная реакция на их ненависть.
Может, в этом было какое — то правосудие. Она снова и снова видела людей в ожогах, хромающих, с повязками на лицах и руках.
«Но я не хотела выпускать жар — птицу, — подумала она. — Я не знала, что такое случится. Не знала».
Лед был все еще прочным, толщиной с рост мужчины, сиял в тех местах, где снег вытерли ветер и сани. Река еще не скоро освободится от оков.
«Увижу ли я это? — задумалась Вася. — Почувствую ли еще солнце на своей коже? Вряд ли…»
Толпа окружила костер. Золотые волосы Константина стали серебряными в свете факела, на лице бушевали торжество, похоть и боль. Его голос и его присутствие не стали меньше, но его уже не сковывала религия. Вася вдруг захотела предупредить брата, предупредить Дмитрия.
«Саша, ты знаешь, что он сделал с Марьей. Не доверяй ему, не…»
А потом она подумала:
«Саша, где ты?»
Но ее брата там не было, а Константин Никонович в последний раз опустил на нее взгляд. Он победил.
— Что вы скажете Богу, которого презираете, — прошептала Вася, быстро дыша от страха, — когда попадете во тьму? Все люди должны умереть.
Константин лишь еще раз улыбнулся ей, поднял руку, чтобы начертить крест, его низкий голос зазвучал в молитве. Толпа притихла, чтобы его слышать. А потом он склонился и прошептал ей на ухо:
— Бога нет.
Они подняли ее, и она дико вырывалась, как зверь в ловушке, но мужчина был сильнее нее, ее руки были связаны, кровь текла по ее пальцам из — за веревок, впившихся в ее запястья. Ее поднимали, и Вася думала:
