Т у р г е н е в. Намерение ваше ехать в Италию одобряю вполне. Я прожил во Флоренции много-много лет тому назад десять прелестных дней; она оставила во мне самое поэтическое, самое пленительное воспоминание… я был там один… Что бы это было, если бы у меня была спутница, симпатичная, хорошая, красивая — это уж непременно!.. Тогда мне еще сорока лет не было. Года почтенные… Но я был еще очень молод, не то что теперь. Однако ни локтя не укусишь, ни прошедшего не вернешь… Если вы попадете во Флоренцию, поклонитесь ей от меня. Я проносил мимо ее чудес влюбленное… но беспредметно влюбленное сердце. Или нет: я в нее был влюблен. Ох уже эти мне каменные красавицы! Вы — красавица, и не каменная, только согреваетесь вы не моими лучами.
С а в и н а. Тогда, в январе восемьдесят второго года, у меня показались признаки какой-то странной болезни — были обмороки… И наконец доктора объявили, что у меня астма. В феврале отправили меня в Мерон, там у меня показалась кровь горлом. Через две недели я переехала в Верону, где дом и могила Джульетты. Наконец я попала в Париж… Иван Сергеевич показал меня знаменитому доктору Шарко. Тот… велел ехать в Сицилию. Это было в самом конце марта. Я, как сейчас, вижу маститую фигуру Ивана Сергеевича. Он пришел ко мне тридцатого марта, в день моего рождения, с двумя вазонами чудных азалий в каждой руке. Пожелал мне «цвести как они»… (После паузы.) Это было прощание с Тургеневым, больше я его не видела. Но письма… письма продолжались… (Пауза. Читает.) «Чуть не через целое полушарие перекидываемся мы нашими письмами, милая Мария Гавриловна! Очень рад слышать, что мои доставляют Вам некоторое удовольствие; Ваши утешают меня в моем невеселом положении. Болезнь моя хоть легкая, но… неизлечимая… Хоть бы годик подождала эта болезнь — я бы успел съездить в Спасское… Сколько у меня было планов — и литературных, и деловых, и всяких. Теперь все это упало в воду»… Он мечтал много еще написать!..
Теперь мы видим Т у р г е н е в а в его парижском кабинете. Он сидит в кресле, с рукописью.
Т у р г е н е в. Бодрость духа во мне исчезла, в будущее стараюсь не заглядывать и уже не позволяю себе мечтать о свидании с вами.
С а в и н а. А ваши письма?! Переслать их вам?
Т у р г е н е в. Вы можете делать с ними, что вам угодно… То же самое, что вы могли бы сделать со мной самим, если бы… если бы… Предоставляю вам докончить эту фразу…
С а в и н а. Не понимаю…
Т у р г е н е в. Столкнись наши жизни раньше… Но к чему все это? Я как мой немец Лемм в «Дворянском гнезде» — в гроб гляжу, не в розовую будущность… Невеселые вещи говорю я вам, простите меня, но с вами невозможно притворяться… Я вас очень, очень люблю…
