Т у р г е н е в. Он сделал вам предложение?
С а в и н а. Князь просил моей руки. Я была более чем поражена… Мне хотелось просить прощение за все дурное, что я думала о нем…
Т у р г е н е в. И что же вы ответили князю?
С а в и н а. Что я могла ответить? Что это невозможно, немыслимо… Я приводила тысячу доводов, но князь их все опровергал: «Сцену вы не оставите, я знаю, что ничем не могу заменить то, что дает искусство, я строго и долго обдумывал этот шаг, прежде чем на него решиться… Я хочу только вашего спокойствия и могу вам дать его… Вы несчастны, и вас некому утешить, теперь, больная, вы брошены судьбой в такую даль… Имея все права быть любимой, вы отравляете себе жизнь разочарованием в двадцать два года…» Так он говорил и повторял то, что я много раз думала сама, но он забыл самое главное… После моего несчастного брака с Савиным выйти опять замуж за человека, которого не любишь, значит, обмануть и себя и его.
Т у р г е н е в. Вы ему так и сказали?
С а в и н а. Я не скрыла от князя, что не люблю его… Я верила ему одному в целом мире, больше у меня не было друзей, но все-таки ответила «нет»… Я не могла иначе… Связать себя на всю жизнь с нелюбимым человеком… и для чего?.. Тогда я никого еще не любила… и хотела только свободы…
Т у р г е н е в (взял со стола толстую синюю тетрадь). Вот вам — извольте писать.
С а в и н а. Что же я буду писать?
Т у р г е н е в. Пишите то, что рассказывали мне и как рассказывали… у вас должен быть прекрасный слог…
С а в и н а. Не могу, пробовала. Дневников писать не умею, а как сядешь за стол и начнешь сочинять, так захочется быть умной, что «литературничанье» в конце концов самой опротивеет…
Т у р г е н е в (улыбнулся). «Литературничанье»… это очень хорошо вы сказали. Все же попробуйте, у вас должно получиться.
Небольшая пауза.
С а в и н а. Вы обещали прочитать новые стихотворения в прозе.
Т у р г е н е в. Вы хотите их послушать?
С а в и н а. Зачем вы спрашиваете?
Т у р г е н е в (читает стихотворение). «Она протянула мне свою нежную, бледную руку… а я с суровой грубостью оттолкнул ее. Недоумение выразилось на молодом, милом лице; молодые добрые глаза глядят на меня с укором; не понимает меня молодая, чистая душа. «Какая моя вина?» — шепчут ее губы. «Твоя вина? Самый светлый ангел в самой лучезарной глубине небес скорее может провиниться, нежели ты. И все-таки велика твоя вина передо мною. Хочешь ты ее узнать, эту тяжелую вину, которую ты не можешь понять, которую я растолковать тебе не в силах? Вот она: ты — молодость; я — старость».
