Он разглядывал шляпу: за годы она выцвела от угольно-серого оттенка до пепельного, с тенью тьмы там, где лента вокруг тульи ослабила хватку. Кожаная оторочка внутри износилась, шелк потускнел. Ленни перевернул ее, держа на весу, словно взвешивая, а потом жестом пригласил меня войти.
Я занял место перед печкой в своем любимом кресле с торчащей набивкой и рассказал Ленни все, что произошло за те несколько недель с тех пор, как мы повидались. Про пещеру и про посуду. Когда я закончил, Ленни снова оглядел шляпу.
– Так что, возвращаешь ее?
Я кивнул.
– Уверен? – он протянул ее мне, но я не взял. – Хорошо. И что теперь?
Я не знал. И уже скучал по шляпе. Она была со мной во всех моих странствиях. Старый друг. Я было потянулся за ней, но Ленни отдернул руку.
– Ничто не весит больше, чем ложь, – сказал он. – А эту ты какое-то время таскал, – я кивнул. – И вот, наконец, ты готов принять, что твои сказительские деньки подошли к концу, верно?
Я кивнул. Хоть самому себе я и говорил те же слова, мне все равно больно было слышать их от него.
– Время двигаться дальше, верно?
Я снова кивнул.
– Хорошо, – сказал он, – вот теперь ты готов начать.
– Что?
– Рассказывать истории, – его слова не имели никакого смысла, но лицо было ясным.
– Но…
– Что – «но»?
– Я не могу… говорить.
– Я знаю, – сказал он. – Но истории – это не слова, которые ты произносишь. Когда у тебя внутри есть история, ты становишься книгой, история сквозит через тебя. А слова… – тут он махнул рукой пренебрежительно. – Это всего лишь комментарий.
Я вытаращился на него. Белиберда какая-то.
– Но это… нелепо, – выдавил я наконец.
– Ладно, – сказал он. Не говоря больше ни слова, встал и отправился на кухню.
Я прождал несколько минут, не понимая, уехать мне или остаться. Это все? Он закончил на сегодня? Я прислушался к звукам из кухни, но ничего не услышал. Когда, наконец, решил уходить, Ленни окликнул меня из кухни.
– Все потому, что твоя потерянность – это все, что у тебя есть, – сказал он словно в ответ на вопрос, который я не задал. Ленни появился минуту спустя с подносом, на подносе стояли сине-белый китайский чайник, чашка и блюдце. А еще – розовый бокал с водой. Ленни поставил бокал на стол перед собой, а чашку и блюдце – передо мной. Не говоря ни слова, принялся нарочито медленно лить мне крепкий черный чай. Я приметил, как едва заметно дрожит у него рука; чашка наполнилась до краев. Но Ленни не прекратил наливать. Чай полился через край на блюдце.
