Гуревич. По-моему, да. И давно уже.
Обмениваются взглядами, полными бездонного смысла. Продолжает темнеть.
Прохоров. Абзац, значит… Ну, тогда… Там еще чуть-чуть плещется на дне… Ты слушай: прости, что я в сердцах на тебя нашипел… На тебе нет никакой вины… Налей, Гуревич, весь остаток — пополам. Ты готов?
Гуревич(совершенно спокойно). Готов. Но только здесь умирать противонатурально. Меж крутых бережков — пожалуйста. Меж высоких хлебов — хоть сейчас… Но здесь!..
Чокаются кружками. Дышат еще тяжелее прежнего.
И потом, мне предстоит вначале большое дело… один обещанный визит…
Прохоров, ухватившись за горло и за сердце, клонится и клонится к подушке.
Гуревич(машинально продолжает долбить). Они там маевничают… У них шампанское льется со стерлядями… У них райская жизнь, у нас — самурайская… Они — бальные, мы — погребальные… Но мы люди дальнего следования… Сейчас мы встанем… Изверг естества… неужели с ней? Уже несколько часов с ней?.. «Гуревич, милый, все будет хорошо», — так она сказала. Сейчас, сейчас…
Вскакивает и опять обрушивается на стул.
За сценой — или изнутри стен — упадническая песня Надежды Обуховой «Ох, ты ноченька, ночка темная…» и т. д.
Ты звал меня на ужин, Мордоворот, так я — к завтраку… Чудотворная девка! Натали!.. Пока я тут сижу, они в это время… Господи, не мучай… они в это время…
Роняет голову на тумбочку и вцепляется в волоса.
Боже милосердный! И почти ничего не вижу… Библию мне и посох — и маленького поводыря… за малое деяние пойду по свету — благовестить… Теперь я знаю, что и о чем — благовестить.
С тяжким трудом приподымается со стула, вцепившись в тумбочку всей душою, — только б не упасть, только б не упасть.
Пока еще хоть немножко осталось зрения — я доберусь до тебя, я приду на завтрак… С-с-скот…
Отрывается от тумбочки. Качнувшись, делает первый шаг, второй.
Ничего, я дойду.
Третий шаг, четвертый. Спотыкаясь в темноте о труп Михалыча, падает. Медленно, ухватившись за спинку чьей-то кровати, встает.
Я пойду. Ощупью, ощупью, потихоньку. Все-таки дотянусь до этого горла… Ведь не может же быть, Натали, чтобы все так и осталось!
Почти совсем темно. Пятый шаг. Шестой. Седьмой.
Боже, не дай до конца ослепнуть прежде исполнения возмездия.
И снова падает, рассекая голову о край следующей кровати. Две минуты беспомощных и трясущихся, громких рыданий.
Дойду, доползу…
Как это ему удается? Снова встает во весь полный рост. Руками обшаривая перед собой пространство, делает еще пять шагов — и он уже у дверного косяка.
