— Я узнаю и непременно вам скажу, — сочувственно пообещал молоденький контролер.
Прошло минут десять, но контролер так и не появился, поезд по-прежнему стоял, а пассажиры безучастно перелистывали странички книг или водили пальцами по экранам айфонов, лишь изредка вздыхая. Самюэль грыз кулак. Неужели все напрасно? Он толкнул мать, проговорился, что знает об отце правду, а теперь сидит в этом проклятом поезде, и если приедет в Париж, то темной ночью! И еще ему хотелось есть. А еще больше — плакать. Вдруг вагон легонько встряхнуло. Молоденький контролер радостно объявил пассажирам, что путь свободен и они прибудут на вокзал Аустерлиц примерно с двадцатиминутным опозданием. Управление железных дорог приносит свои извинения.
— Че-ерт, — простонал Самюэль.
Он все просчитал по минутам, не сомневаясь, что жизнь — несложная арифметика, где 17:32 + 20 минут пешком = я пришел к началу концерта. Ничего подобного. Жизнь — это куча передряг, и это твердо усвоили остальные пассажиры.
Самюэль выпрыгнул из поезда на платформу ровно в 18 часов, время начала концерта. Он стрелой помчался вдоль набережной Сены, как было нарисовано у него на плане, но… в другую сторону. И понял это только через целых пять минут. Он побежал обратно, чувствуя отчаяние и боль в бешено колотящемся сердце.
Тем временем Андре Вьенер в замершем концертном зале успел сыграть Дебюсси и начал играть Шумана, а его сын все бежал из последних сил, и по щекам у него текли слезы, но он их не замечал, бежал, ничего не видя, рискуя попасть под автобус или сбить велосипедиста. На улице Сен-Поль он остановился, озираясь: «Где же я? Куда бежать?!»
— Как попасть на площадь Бодуайе, скажите, пожалуйста!
— Вы почти на месте. Пройдите немного вперед.
Вот она, мэрия! «Концерт, наверное, уже кончился, — подумал Самюэль. — Но, может, я все-таки увижу папу?» Он пощупал свитер. Да, диск никуда не делся.
— Вам куда? — окликнул его охранник у ворот во двор мэрии.
— Я… на концерт.
— Концерт давно начался.
— Я знаю. Поезд опоздал… Прошу вас, пожалуйста, пропустите меня. Играет мой отец.
Охранник не спешил, похоже, паренек был того.
— Пожалуйста, — повторил Самюэль, вытирая слезы.
— Ладно, иди, но чтобы на цыпочках, понял?
Охранник проводил Самюэля до двери, по счастью, ее оставили приоткрытой. В зале полная тишина. Неужели все кончилось? Самюэль проскользнул внутрь. Полутьма, но на освещенной ярким светом эстраде сидел перед фортепиано Андре Вьенер, неподвижный, сосредоточенный. Черный пиджак, белоснежная рубашка, бледное лицо, темные волосы. Самюэль заметил свободное место у самого края, единственный свободный стул, потому что сидевший на нем молодой человек встал и стоял у стены, чтобы лучше видеть игру пианиста. Самюэль не сел, а почти что упал на стул, и не потому, что бежал, а потрясенный первыми трагическими аккордами. Соната № 3 Скрябина. Первая часть.
