Однажды вечером они вдвоем мирно пили чай, как в передней раздался звонок.
— Кто бы это мог быть? — удивился Александр Васильевич, но встал и пошел отворять.
Едва он открыл дверь, как в переднюю ворвалась плотная фигура в черном меховом пальто.
— Саша, ты? — проговорила фигура. — Не ожидал? — И заключила его в объятия.
— Дядя!
— Он самый. Не ожидал? И я не ожидал. Удивляешься? Сбежал, братец… теперь нелегальный… политический… Три года тюрьмы за отказ от службы, да года четыре за бегство…
Он служил исправником в одном из уездов.
— Что так?
— После расскажу, устал, — проговорил экс-исправник, снимая пальто. — Веди меня куда-нибудь.
Александр Васильевич привел его в столовую и познакомил с Аней.
— Беглый исправник Спиридон Аркадьевич Цветков, — представился он, щелкнув по привычке каблуками.
Сели к столу.
Исправник выпил сначала три стакана чая, и тогда, наконец, получил способность говорить.
— Три дня к вам от Серпухова ехал, — сказал он. — Три дня! Железная дорога не работает из-за этой проклятой «Анархии», везли ночью, на лошадях. В Царицыне сидел сутки. Содрали пятьдесят рублей.
— Отчего же ты сбежал? — спросил Александр Васильевич.
Аня с любопытством рассматривала этого нового беглеца.
— Как отчего, мой друг? — удивился исправник. — Многие бегут. Побежишь, когда в отставку не выпускают, а на тебя сыплется и сверху и с боков. В нашей губернии сбежали уже три уездных губернатора, шесть полевых губернаторов и с дюжину исправников, считая и меня.
Уездные губернаторы заменили к тому времени уездных предводителей дворянства, а полевые губернаторы — земских начальников.
— Невозможно стало служить — и сбежал. Все бросил…
— Из-за «Анархии»? — улыбнулась Аня.
— Из-за нее-с, сударыня. Занимался сначала проектами об истреблении этого пагубного сооружения, а потом пришлось не под силу. И в тот самый день, как решил я бежать и лошадей себе уже приготовил, пролетело над нашим городом это чудовище. Низко… Людей на нем видел-с. И не стало больше моих сил…
Ты знаешь, — обратился он к Александру Васильевичу, — сын Володя социал-демократом сделался и уехал к Карлосию, дочь Вера в революционерки записалась и теперь в Петербурге. Был я бобылем, ну, а теперь и нелегальным сделался, — развел он руками. — Тридцать лет службы пропало!
— Что же вы намерены делать? — спросил его Александр Васильевич.
— Переменю имя и буду основывать свою партию. Усы сбрею… За границу бежать — там еще хуже…
— Это тоже закон новой партии усы брить? — пошутил Александр Васильевич, заставив улыбнуться Аню.
