«Приятно познакомиться с тобой, Вейда».
Она качает головой.
«Лжец. Ты мечтаешь, чтобы я ушла».
«Может, да, а может, нет».
«Ну, тогда не следовало спасать меня».
Я скрещиваю руки и отклоняюсь. Она не сводит с меня глаз, и я замечаю силу, пылающую в их глубине. Возможно, все мы, кто не имеет возможности слышать, — гордые носители этой силы. Зрение, которое я ценю больше всего в этом мире — все, что у меня есть, и, видимо, я не единственный, кто так считает.
Я наклоняюсь вперед и быстро двигаю пальцами:
«Мне следовало выразиться яснее в больнице, и я приношу извинения за свое поведение. Я не жалею о том, что спас тебя, Вейда. Я рад, что ты выжила».
Она не сводит с меня глаз, пока говорит со мной на единственном языке, который мы знаем:
«Но ты не рад тому, что жив?»
«Это сложно».
Она слегка улыбается перед тем, как продолжить:
«Я всегда считала сложные части своей жизни любимыми. Если бы все было просто, то думаю, я бы умирала со скуки большую часть времени».
«Ты не имеешь понятия, о каком уровне сложности я говорю».
«Ну ладно, расскажи мне, будь любезен».
«Нет».
«Почему?»
Она хмурится, и я ненавижу, что замечаю, как ее веснушки расплескиваются по щекам, и как она надувает губы, когда на них не играет улыбка. Я быстро встряхиваю головой.
«Я даже не знаю тебя».
«Что ж, я тоже тебя не знаю, тем не менее, это не помешало тебе выпрыгнуть перед машиной, спасая мою жизнь».
Я понимаю ее точку зрения, но не хочу, чтобы она знала о моей.
«Просто могли бы мы поговорить о чем-нибудь другом?»
«Ну, мы можем, но я все равно вернусь к этому разговору, когда мы закончим другой».
«Любопытство сгубило кошку», — ухмыляюсь я.
«Верно, но уверена, если бы мне снова грозила смерть, ты бы нашел способ спасти меня. И поэтому я буду пользоваться своими шансами на любопытство».
«Ты не знаешь, когда остановиться, да?»
«Я могу потратить на это весь день».
У меня дергаются губы, и я хрущу костяшками пальцев.
«Я не в настроении излагать тебе сейчас о своем душевном состоянии».
«Может, позже ты передумаешь. Я не виновата, что слегка заинтригована человеком, который так рьяно спас мне жизнь, но, похоже, не ценит свою или не хочет жить сам».
Я снова отклоняюсь назад и замечаю, что пожилая женщина улыбается нам со своего столика. Она, вероятно, находит наше общение чем-то волшебным, чем-то, о чем она сможет рассказать своей семье по возвращении домой: «Сегодня в городе я видела двух молодых людей, изъясняющихся знаками друг с другом, и за этим было просто изумительно наблюдать. Как же чудесно, что они все еще могут вести такие глубокие и содержательные беседы!». Если бы она только знала, о чем мы на самом деле говорили, и что этот разговор не был чем-то особенным.
