Пойми… Я боюсь: не преступленье ли против нас всех… Но иначе не мог, пойми… не мог… Рука сама опустилась… Ведь женщина, дети… Дети… За что… Пусть судят все, пусть ты судишь… Ведь ты мне веришь… Я не мог, я и теперь не могу… он весь дрожит и окоченевшими пальцами крепко сжимает свой сверток. Как бы боится расстаться.
Скажи, хорошо ли?… Ведь хорошо… Пусть живут… Разве они виноваты? Или ты думаешь, я боюсь. Нет, ты так не думаешь… Я подбежал к самой карете. Я замахнулся… Я увидел их и его… И хотел бросить… в него… и не мог… Рука опустилась… Понял, — умрут и они… Что делать?… Что делать?…
Поднимается ветер. По темным дорожкам сада вьется морозная пыль. Деревья стонут и осыпают нас искрами инея. Холодно. Пусть. Мы молчим и близко-близко жмемся друг к другу. Он говорит. И я слушаю его:
— Решай ты. Я один не берусь. Если нужно для нас, для партии, для всех, — на обратном пути их не будет. Ни его, ни ее, ни детей…
И опять молчит. Потом тихо добавляет:
— Ни меня… Думай. Но не обо мне. О партии и о них. Как решим, так и будет… Понял?! Как решим, так и будет!
Я вижу его глаза… И мне становится страшно. Мы вместе выходим. Вьюга бьет нас. Свистит и колет снежными иглами. Где-то вверху жалобно стонут куранты… Я целую его… И вдруг — жгучая боль, счастье без имени, без слов и без предела».
4 февраля великий князь был убит. В два часа с половиною пополудни карета Сергея Александровича покинула Николаевский дворец; когда она приблизилась к Сенатской площади, раздался оглушительный взрыв, который был слышен даже на отдаленных окраинах обширного города. Бомба, брошенная Каляевым, сразу убила великого князя, тело которого оказалось разорванным, раздробленным на мелкие клочья. Голова, шея, грудь и правая рука были оторваны и превращены в неузнаваемую массу, левая рука была сломана. Карета была разбита на тысячу мелких кусков, а кучер тяжело, смертельно ранен.
На одной из смежных улиц, спускавшейся к Кремлю, Савинков и Дора Бриллиант, которая изготовила бомбу Каляева, ждали развязки. Молодая девушка была взволнована, но непреклонна и сурова, проникнутая, как и ее сотоварищ, мыслью, что нельзя чувствовать жалости к тому, кто никогда не испытывал ее к другим, сожалеть о пролитой крови того, кто безжалостно и потоками проливал «черную» кровь.
Вдруг вдали показался бегущий куда-то в изорванном платье, без шапки уличный мальчишка, выкрикивающий испуганным задыхающимся голосом:
— Великого князя убили. Ему оторвало голову. Каляев был арестован через несколько минут после покушения, весь окровавленный, но со спокойным и ясным выражением на лице. Преданный военно-полевому суду, он был приговорен к смертной Казни. Всем известна история посещения его в тюрьме великой княгиней Елизаветой, женой убитого сатрапа. Каляев сам описал в потрясающем рассказе это свидание и свой разговор с княгиней. В этом столкновении с особенной яркостью выделилась простая и благородная личность террориста с его немного наивною и глубоко мистическою верой в великое дело. Для Каляева революция была религией. И смерть его была смертью великомученика.
