Азеф даже в первом периоде не подходит под характеристику правительственного осведомителя, данную Столыпиным. Он, без сомнения, не был никогда обыкновенным шпионом.
С самого начала своей необычайной карьеры Азеф стал вести то двойственное существование, которое ему удалось на протяжении семнадцати лет так искусно скрыть от всех, что никому и в голову не могла прийти мысль задавать себе нелепый вопрос об искренности и убежденности Азефа. Его разоблачение вызвало резкую реакцию. Белое стало сплошь черным, беспорочная чистота революционера Азефа — сплошной нечистой порочностью Азефа-провокатора…
Все позволят, однако, думать, что в первые годы Азеф смотрел на полицию как на источник, из которого он мог извлекать денежные выгоды, — служа одновременно революции, он, может быть, даже надеялся, что сможет при желании порвать с нею… Но не порвал, а, наоборот, стал ее вернейшим соратником.
Виктор Чернов дал прекрасный анализ его положения в этот период: «Грошовое на первых порах полицейское вознаграждение в его положении-целое богатство; полицейские деньги, а может быть, и рекомендации делают не редко знавшего голод и лишения Евно Азефа инженером-электротехником, на прекрасном жаловании, с постепенно растущим „дополнительным доходом“ в полиции. Перед ним открывается путь в новый мир — мир материальных благ и наслаждений, мир неизведанный и соблазнительный со своим контрастом с эпохой жалкого прозябания в пригнетенной, презираемой бедствующей семье портного… и его спаситель — полиция, с которой он отныне связан такими узами, освободиться от которых и при желании трудно. Здесь коготок увяз — всей птичке пропасть.
Письма Азефа к его будущей жене Менкиной, относящиеся к этому периоду (эти письма были нам предоставлены для ознакомления), дают некоторый ключ к пониманию тогдашних его настроений.
При чтении этих интимных писем (за период от 1894 до 1899 г.) ни на одну секунду не возникает мысль об их неискренности и диким кажется, что их писал человек, на совести которого лежало не одно мерзкое преступление. Все они полны какого-то раздумья и глубокой грусти „народного печальника“ и одновременно порывов борца, проникнутого пламенным идеализмом. Со страстностью Азеф обсуждает в них важнейшие проблемы революционной тактики, разбирает и критикует все прочитанные книги и брошюры.
Часто в письмах повторяется один и тот же припев:
„Я очень несчастлив“, „моя жизнь печальна…“ Полный романтического лиризма, он пишет: „Буду ли я всегда похож на того молодого человека с самыми смелыми надеждами, который, для того чтоб добиться успеха, должен совершать большое путешествие, но который во время переезда терпит кораблекрушение? Осужденный оставаться на необитаемом острове, он чувствует, как трудно ему вернуться к жизни, и приходит в отчаяние перед окружающими силами, которые мешают ему… Он мечтает об избавлении, но все, что кругом него, так мало похоже на его мечты…“ (1896).
